заметила моё отсутствие.
Шут меланхолично заговорил в моей голове, перебивая ворох растерянных мыслей.
— Мы знаем, что женщины здесь изначально принадлежат любопытному виду, который не имеет ничего общего с человеческим, и весьма искусно им притворяется. Вряд ли подобное, как у тебя, случается с любой женщиной, так что это следствие того, что сделала с Белкой Пыль.
— Что именно?
— Что-то странное. Позволяет известным способом установить связь с неизвестной сущностью, и что-то передать. Не Белке. Той силе, что стоит у неё за её спиной, и это — очередная загадка, которая проявит себя в своё время. А теперь, спи спокойно. Не выглядит, будто эта сила стремилась тебе навредить, или отобрать у тебя твою Белку. Главное, чтобы она больше под руку не лезла. Она обломала всё удовольствие не одному тебе.
— Наверное, — буркнул я, поморщившись. — Проклятье, сколько вокруг развелось чертовщины! А я только начал ко всему этому привыкать.
— А ты не привыкай — всё меньше удивляться будешь, — посоветовал мне Шут, и приказал напоследок. — А теперь — спи!
***
На следующий день Артём и Кирилл с каменными лицами смотрели, как Белка решила у всех на глазах показать, что к чему, и кто — чей. Словно вдруг воспылав любовью, девушка прильнула ко мне, и, взяв мои плечи в плен, впилась жаркими губами в шею. Я застопорился, неловко её погладив, а сама Белка начала что-то мягко мурлыкать в моих объятьях. Все остальным оставалось лишь стоять и ждать, пока девушка не перестанет на мне виснуть, поскольку порыв нежности застал нас прямо в пешем походе.
Климент деликатно отвернулся, пряча слабую улыбку. Артём некоторое время переглядывался с Кириллом, а потом проворчал, что, мол, нас наедине с Белкой надолго оставлять нельзя — есть риск, что тогда все встрянут. Не сказать, чтобы он был в чём-то неправ.
Но, к сожалению или к счастью, девушка не стала принуждать нас устроить привал на этом же самом месте. Немного потрепала нервы другим, пока те топтались терпеливо на месте, и выпустила меня из объятий. Мы шли в том же направлении, что и раньше, когда искали Извлекатель, и расстояние от нашего первого привала уже было приличным, судя по моим натруженным ногам.
— Думаю, отсюда мы можем провести поиск ещё раз, — спустя время, заметил Климент. Оглянувшись, он заметил. — Я могу обнаружить жуков или любых других тварей на расстоянии дня пути. Неточно, но достоверно. Если они там есть, то я почувствую к ним направление.
Я кивнул, устало оборачиваясь в его сторону. Было самое время устроиться на привал.
Единственным в нашей компании, кто сохранял ещё бодрость и выглядел свежим — это Кирилл, он же — Древ. Судя по всему, опыт походов играл свою роль, ведь Белка тоже лишь слегка запыхалась, чего не сказать обо мне или её младшем брате. Как я помнил, для Антона Захарова, в чьём теле я сейчас находился, поход за Пылью был первым и последним в его несчастной жизни.
«Оправиться в Извлекатель, как тебе стукнет двадцать, мда» — хмуро подумал я.
Врагу такого не пожелаешь. Как будто сначала поманили под носом морковкой, и тут же её отняли. Сомнительный гуманизм, как по мне — дать дожить до двадцати лет, чтобы одним глазком дать взглянуть на настоящую жизнь, а потом пустить на эссенцию.
— Думаешь, надо было удавить при рождении? — спросил меня Шут, и я мысленно вздохнул. Шут любил ставить вопрос так, что альтернатива была ещё хуже.
— Нет. Не знаю, — огрызнулся я. — Зачем это вообще было сделано? Чтобы что? Потешить себе извращённое чувство справедливости?
— Думаю, никакого гуманизма здесь нет и в помине, а есть лишь трезвый расчёт в управлении массой людей. Показал, что умеешь прилично развиваться в псионике — получаешь плюс десять-двадцать лет жизни. Показал одарённость к наукам — ещё плюс десять-двадцать. Есть вредный ген — минус десять лет жизни, ты уж не обессудь. Тебе же всё внятно воспитатель растолковал, разве не так?
— Простая математика, значит? — пробормотал я. — Там отняли, сям отняли — вот тебе, и двадцать лет. Но, как по мне, по многим всё уже и в пять лет очевидно. Зачем так тянуть, а? Боятся волнений от того, что будут забирать совсем молодых детей у родителей?
— Таких случаев будет заведомо немного, Антон, — успокоил меня Шут. — Я думаю, что разрешение жить до двадцати лет имеет отношение к евгенике. Чем дольше человек живёт, тем больше у него будет потомства. Тот, кто проявляет способности к пси-воздействиям, оставит заведомо больше детей, чем тот, кто отправится к праотцам в двадцать.
— Ладно, допустим... — вздохнул я. — Хотя ты всё равно не ответил на мой вопрос. Почему двадцать лет, а не пять?
— Да потому, что разум должен созреть, чтобы Червь стал тебя кушать, — усмехнулся Шут. — Помнишь же, что детей он считал за предмет меблировки? Опять же, чем сильнее разум, тем больше эссенции. Возможно, выгоднее дать дожить до двадцати, а потом человек только кислород тратит. Ещё, стоит помнить, что генетическое разнообразие признаков — это тоже важно. Быть может, популяции лучше, всё же, иметь некий признак на уровне погрешности — так, на всякий случай? А то,