Читать интересную книгу История жирондистов Том II - Альфонс Ламартин

Бомбардировка началась 10 августа, в день, имевший для республики счастливое предзнаменование. Батареи Келлермана и Вобуа в течение восемнадцати часов непрерывно осыпали город раскаленными ядрами и разрывными бомбами. Вероломные знаки, сделанные ночью друзьями Шалье, обозначали кварталы и дома, которые надлежало сжечь. Таким образом, ядрам была намечена цель, а бомбы почти всегда разрывались на улицах, на площадях или над домами врагов республики. В эти зловещие ночи роскошная набережная Сен-Клер, площадь Белькур, порт Тампль, улица Мерсьер раз триста загорались от падавших и взрывавшихся снарядов. Население города решилось до последней капли крови защищать его укрепления. После того как жители пожертвовали своим очагом, имуществом, кровом, богатством, немногого стоило пожертвовать своей жизнью. Как только бомба описывала кривую над улицей или крышей, они бросались не бежать, а тушить ее, вырывая фитиль. Если это им удавалось, они относили ее на городские батареи, чтобы отправить обратно неприятелю. Все городское население разделилось на две части, одна из которых сражалась на укреплениях, а другая тушила пожары, приносила на аванпосты боевые припасы и продовольствие, переносила раненых в госпитали, перевязывала раны и хоронила мертвых. В национальной гвардии, находившейся под командой Мадинье, насчитывалось тридцать шесть тысяч штыков. Она обуздывала якобинцев, обезоруживала клубистов, заставляла исполнять требования народной комиссии и отправляла на наиболее опасные посты многочисленные отряды волонтеров.

Якобинцы, обезоруженные, находившиеся под надзором, скрывались в предместьях, бежали в республиканские лагеря и делали тщетные попытки составить новые заговоры. В ночь с 24 на 25 августа, во время смятения, вызванного бомбардировкой площади Белькур, какая-то женщина подожгла арсенал, и огромное здание на берегу Соны на окраине города было уничтожено. В эту ночь пропали тысячи килограммов боевых припасов и восстание было почти подавлено; но это событие не лишило лионцев мужества. Восставшие числом три тысячи человек под заревом пожара сделали вылазку и отбросили республиканские войска с высот Сент-Фуа.

Бомбардировка, хотя и производила разрушения, но не наносила крепости существенного вреда. Конвент делал Келлерману постоянные выговоры. Сардинцы воспользовались его отсутствием, чтобы снова занять Савойю. Келлерман, под предлогом необходимости своего присутствия в Альпийской армии, просил о переводе его из Лиона. Комитет общественной безопасности назначил на место Келлермана генерала Доппе. В ожидании его прибытия в лагерь командование было вверено Дюбуа-Крансе.

Благородный, но изменивший королевской власти, Дюбуа-Крансе хотел сокрушить Лион как республиканец. В следующую же ночь, под прикрытием страшного огня со всех своих батарей, Дюбуа-Крансе двинулся на редуты осажденных, прикрывавшие мосты Улен и Мюлатьер. Он взял их штурмом, прежде чем триста лионцев, защищавших мосты, успели взорвать их. Высотами Сен-Фуа он овладел благодаря измене. Караульный капрал главного редута в ночь на 27 сентября поставил передового часового на такое место, откуда ничего нельзя было различить, а сам дошел до республиканских постов и сообщил пароль осажденных. При помощи этого пароля республиканцы проникли в редут и убили часовых.

Взятие редутов Сен-Фуа лишило прикрытия все западные лионские высоты, и Преси решился на отчаянную попытку вновь овладеть этими позициями. Лошадь под ним была убита и упала на генерала, но он высвободился из-под нее, собрал войска, выхватил ружье у одного из своих солдат и первый направился к пушкам; тут он был ранен картечью. Кровь текла у него из двух ран, но, размахивая окровавленным платком, как знаменем, он тем не менее устремил свои батальоны на неприятеля.

Между тем как Преси одержал таким образом победу в Сен-Фуа, генерал Доппе повел свой батальон к Перрашу, взял оба редута, которые его защищали, и грозной колонной обрушился на квартал, занимающий набережную Роны в самом центре Лиона. Городу пришел конец. По набережной Роны уже неслись ядра, когда Преси, извещенный о вторжении республиканцев, спустился с остатками своих батальонов с высот Сен-Фуа и, присоединяя во время перехода к горсточке своих храбрецов всех попавшихся ему по пути солдат, построил их на площади Милосердия в колонну.

Он прикрывает голову колонны четырьмя пушками, разбрасывает в низких местах Перраша множество стрелков, чтобы защитить свой правый флаг, и форсированным маршем идет к плотине, чтобы или отразить атаку республиканской армии, или умереть. Никакие маневры не возможны. Победа должна достаться той стороне, у которой больше готовности умереть. Республиканские батареи, расположенные по левому берегу Роны и по правому — Соны, а также и на самой плотине, обстреливают лионскую колонну с трех сторон. Преси с самыми отчаянными из своих волонтеров проносится по трупам и бросается на республиканские батальоны, прикрывающие батарею с фронта. Столкновение так ужасно и ярость так велика, что штыки ломаются в телах сражающихся, не вырывая у них даже крика.

Преси, желая довершить победу, оттеснил рассеянные колонны Доппе до моста Мюлатьер. Перейдя мост, республиканцы едва успели разрушить его и отступили к Улену. У Лиона оказалось несколько дней передышки. Но Преси потерял цвет лионской молодежи. Усталость, огонь, смерть и раны сократили число защитников до трех тысяч. Они покидали одну брешь лишь затем, чтобы перейти к другой, заливая все своей кровью. Тщетно, по обычаю осажденных городов, Лион поднял черное знамя над госпиталем — зданием, отличавшимся прекрасной архитектурой: артиллерия Конвента осыпала ядрами и гранатами стены и купола госпиталя. Съестные и боевые припасы иссякли, доедали последних лошадей. Подкрепление, ожидаемое со стороны Савойи и Италии, задержала в Альпах армия Келлермана. Марсель был усмирен. Восстание, которое Лион надеялся поднять своим примером в центре Франции, было повсюду подавлено. Кутон и Морье обратились к восставшим с умеренными и коварными требованиями. Народная комиссия сообщила об этих требованиях секциям. Секции выбрали депутатов, которые должны были отправиться в лагерь Кутона для переговоров с генералами и представителями. Последние дали городу пятнадцать часов сроку, чтобы защитники его могли позаботиться о своей безопасности.

В ночь с 8 на 9 октября Преси собрал товарищей своей славы и несчастья и сообщил им, что настал последний час Лиона, что, несмотря на обещания Кутона, террор и месть на следующий день войдут в город вместе с республиканской армией, что эшафот заменит им поле битвы и ни один из тех, кого занимаемая им должность, форма, оружие, или раны обличат как защитников города, не ускользнет от злобы Конвента и доноса якобинцев. О себе самом он заявил, что решил умереть как солдат, а не как жертва, что в ту же ночь выйдет из Лиона с последними наиболее отважными гражданами, обманет бдительность республиканского лагеря, пройдя через него с той стороны, где его ожидают меньше всего, и достигнет швейцарской границы через ущелье Юры. «Пусть те, — прибавил он, — кто желают испытать вместе со мною это последнее счастье солдата, соберутся с оружием и всем, что у них есть самого дорогого, на рассвете в предместье Вэз и следуют за мною. Я пройду или умру вместе с ними!»

Эта ночь стала для города предсмертной. В семьях повсюду шли обсуждения насчет того, на что решиться. Оставшимся в городе в перспективе грозила опасность; те же, кто решились бы выйти, шли на верную гибель. Только две тысячи человек, почти все — молодые благородные роялисты, сыновья самых знатных семейств Лиона, явились на рассвете на место, назначенное Преси. Триста или четыреста женщин, матерей, жен, сестер беглецов, с грудными детьми или ведя за руку детей немного постарше, пришли проводить своих мужей, отцов и братьев, и лишь некоторые присоединились к колонне. Эта смешанная толпа старалась подавить рыдания, чтобы их не услыхали в лагере противника.

Когда все собрались, Преси, встав на лафет одной из пушек, обратился к войску: «Я доволен вами, довольны ли вы мной?» Единодушный крик «Да здравствует генерал!» прервал его слова. «Все сделали всё, — продолжал Преси, — что только в силах человеческих для этого несчастного города. Теперь от вас зависит увидеть его снова счастливым и благоденствующим! Помните, что во времена крайней опасности, как теперь, все спасение заключается в дисциплине и в единоличной власти. Больше я вам ничего не скажу; время бежит, день наступает. Доверьтесь вашему генералу». — «Да здравствует Лион!» — грянула колонна, прощаясь с родными очагами.

Преси разделил свой корпус, или, вернее, погребальный кортеж, на две колонны: одна из них, состоявшая из полутора тысяч человек, осталась под его командой, другая — в пятьсот человек — шла под командой графа Вирье; женщины, дети и старики двигались безоружными в середине рядов.