закидывается сеть в отношении священника Смирнова — подвергался ли он репрессиям? Неужели в органах об этом ничего не знают! Но цель всё та же — «прощупать» подследственного, авось где-то даст слабину…
Ответ: «Священник Смирнов Д. И., в 1941 году вместе со мной был арестован органами НКВД и проходил по одному делу со мной как участник антисоветской церковной организации, осужден был к 6 годам ИТЛ так же, как и я, причем до ареста нас в 1941 году являлся сторожем или псаломщиком, точно не помню, а после отбытия наказания он был назначен священником Тутаевской церкви».
Вопрос: «Какую антисоветскую деятельность проводит священник Смирнов в настоящее время?»
Ответ: «Мне об этом совершенно ничего не известно».
Майор Заплотин отпускает заключенного в половине двенадцатого ночи, но уже через десять минут Груздева вновь требуют в кабинет следователя. Время далеко за полночь, шестой час подряд из обвиняемого пытаются вытянуть хоть что-нибудь, снова звучат одни и те же вопросы.
«Почему вы умалчиваете о проводимой вами антисоветской деятельности после отбытия наказания?»
Ответ: «После отбытия наказания я никакой антисоветской деятельности не проводил и прошу следствию мне в этом верить». Через неделю, 22 декабря, состоялся третий, и последний, допрос. В отличие от предыдущих, он проходил днем, протокол зафиксировал начало — 12.45 — и окончание — 14.45 — допроса. Следователь и заключенный ходят по кругу, не выходя за пределы обвинения 1941 года, и слова повторяются одни и те же — скупые, протокольные. Павел Груздев уже знает цену каждому слову — это как «шаг вправо, шаг влево — расстрел».
А скоро уже Новый год, и майор Заплотин торопится поскорее спихнуть дело — может быть, думает о новогодних подарках своей жене и детям — а что выжмешь из этого Груздева? Маленький, худенький, остриженный наголо, беззубый, с оттопыренными ушами… Битый-перебитый, крученый-перекрученный зек с шестью годами лагерного стажа, да еще в Бога верует: «Не скрывал, — говорит, — и не скрываю». Да ну его… возиться с ним бесполезно.
27 декабря 1949 года уже готово обвинительное заключение по делу № 1571, завизированное по всей форме начальником УМГБ по Ярославской области генерал-майором Покотило и зампрокурора Гвоздевым:
Обвинительное заключение
По обвинению ГРУЗДЕВА Павла Александровича, в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58–10 п.1 и 58–11 УК РСФСР.
Управлением МГБ по Ярославской области 1 декабря 1949 года за антисоветскую деятельность арестован и привлечен в качестве обвиняемого ГРУЗДЕВ Павел Александрович.
Проведенным расследованием установлено, что в мае-июне 1941 года Управлением НКГБ по Ярославской области была ликвидирована антисоветская церковно-монархическая организация «истинно-православная церковь», существовавшая в городе Ярославле и Тутаеве под руководством архиепископа Вар-лаама РЯШЕНЦЕВА.
Активный участник этой организации священник ВОРОПАНОВ, выполняя указания РЯШЕНЦЕВА, устанавливал связь с антисоветски настроенными церковниками, в том числе установил их в 1940 г. и с ГРУЗДЕВЫМ, которого в том же году вовлек в упомянутую антисоветскую организацию.
ГРУЗДЕВ, будучи участником указанной антисоветской организации, проводил по указанию ВОРОПАНОВА активную антисоветскую деятельность, участвовал в нелегальных сборищах, размножал и распространял среди верующих стихотворения антисоветского содержания, клеветал на политику ВКП (б) и Советского правительства и условия жизни в Советском Союзе.
По существу предъявленного обвинения ГРУЗДЕВ виновным себя признал. <…> На основании изложенного обвиняется:
ГРУЗДЕВ Павел Александрович, 1910 г.р., уроженец дер. Борок быв. Мологского р-на Ярославской области, русский, гр-н СССР, беспартийный, образование низшее, холост. В 1941 г. Военным трибуналом войск НКВД Яросл. обл. как участник антисоветской организации церковников был осужден к 6 годам ИТЛ и 3 годам поражения в правах. Наказание отбыл в мае 1947 г.
До ареста проживал в городе Тутаеве, Ярославской области, работал в Тутаевском Заготсенопункте рабочим.
Считая следствие законченным, а добытые материалы достаточными для предания ГРУЗДЕВА Павла Александровича суду, руководствуясь ст. 208 УПК РСФСР следственное дело № 1571 по согласованию с прокурором Ярославской области направить на рассмотрение Особого Совещания при Министре Государственной безопасности Союза ССР.
Ходатайствуем подвергнуть ГРУЗДЕВА Павла Александровича ссылке на поселение».
Отсидел? Ничего, «прокурор добавит»…
До решения Особого Совещания Груздева перевели в Коровницкую тюрьму. Как шутили заключенные: «Машина ОСО — две ручки, одно колесо». Выписка из протокола № 14 Особого Совещания от 25 марта 1950 года была лаконична:
«Слушали.
Дело № 1571 УМГБ Ярославской области, по обвин. ГРУЗДЕВА Павла Александровича, 1911 г.р., ур. Ярославской обл., русского, гр-на СССР, беспартийного./Обвин. по ст. ст. 58–10 ч.1 и 58–11 УК РСФСР Постановили
ГРУЗДЕВА Павла Александровича, за принадлежность к антисоветской группе сослать на поселение в Северо-Казахстанскую область Казахской ССР. Выдан наряд для этапирования в ссылку на поселение».
— Груздев! — вспоминал о. Павел. — Вот что — тебя навечно приказали сослать.
— На Соловки?
— Не наше дело!
Первый вопрос о. Павла: «На Соловки?» Очень уж хотелось ему побывать на святых Соловецких островах. «Голоден, как соловецкая чайка», — эта батюшкина поговорка тоже оттуда, с пересыльных этапов.
«В Коровниках сижу, — вспоминал он. — Собрали этап большущий. Отец Павел Горобков был из Солигалича, помяни его Господи, он помешался в тюрьме. Собрали этап и погнали».
Когда колонну арестантов гнали из Коровницкой тюрьмы на вокзал, отец Павел увидел на дороге камешек:
— Я иду — вот оно, Всполье-то, — а камешок и валяется вот такой.
А у о. Павла уже как традиция: из Хутынского монастыря железину кованую привез, с Валаама — кирпич у него был… «Думаю, хоть с Родины возьму камешок-то. Наклонился, а охранники сразу затворами защелкали:
— Ты чего?
— Ничего, ребята.
Скорее в рот его. Жив еще у меня этот камешок-то!» Из Ярославля повезли арестантов в Москву, в Бутырки. «Рядом церковь Иоанна Крестителя, — рассказывал батюшка. — Пересыльная тюрьма — огромная. Вот так корпуса, а в середке — пространство. Нас всех, может, тыща человек, поместили. Сидим. А есть-то охота! Да сохрани, Господи, заключенных арестантов — праведные! — как начали нам из окошка буханки хлеба пулять. И передачу-то носят. Да родные, дай вам Господи доброго здоровья!»
В тюрьме людей много, а крыс еще больше. «А что поделаешь! Да творение Божие, не тронь ты меня, крыса, хвостом, не кусай ты мое грешное тело!»
Дня три посидели. «Собирайтеся с вещам!» «А какие у арестанта вещи? — восклицал батюшка. — Да ничего нет! Ладно. Погрузили вещонки в вагоны, поехали. Привезли в Самару. Пересыльная тюрьма. Там уж у них комендант распоряжается: «Эй, попы! Вон туды. Блатные, в эту сторону подите». На вышке охранник стоит с автоматом».
В самарской пересыльной тюрьме отец Павел вместе с другими заключенными встретил Пасху 1950 года. В этот день — воскресенье — выгнали их на прогулку в тюремный двор, выстроили и водят по кругу. Кому-то из тюремного начальства взбрело в голову: «Эй,