Сказать, что мне не было завидно? Было. Я тогда понял, какого дурака я свалял — побывать в космосе — да какой же пилот от этого отказался бы? Я мог попасть в космонавты так же точно, как и Валька. Здоровье у меня было нормальное, анкета чистая, ну, а летали мы все одинаково. Решил я с Валькой встретиться, расспросить, какие там ходы-выходы, как попасть в отряд космонавтов, к кому обратиться. Адреса я его не знал, потому написал письмо о том, что проездом в отпуск буду в Москве и хотел бы встретиться с ним. Запечатал то письмо в конверт и вложил его в другой конверт, адресованный Поповичу, который только слетал. Адрес написал просто: Москва, космонавту Поповичу. Туда же вложил письмо с просьбой передать конверт Быковскому, который по слухам находится в отряде космонавтов. Послал письмо и стал ждать ответа. Вполне естественно, ответа так и не пришло.
Даже если бы и дошло то письмо до Поповича, даже если бы он и передал его Быковскому, так едва ли Валерию разрешили бы ответить на моё письмо — мало ли, что может случиться. Пропади он, — есть след, что был в отряде космонавтов, значит ненормально там, гибнут люди, а ведь это престиж Советского Союза! Ну, а вскорости Валерий уже и слетал, и поздно было к нему обращаться — теперь он уже Космонавт, а я простой пилот, который служит на краю света. Так что больше я ему уже и не писал.
Так вот и закончилась моя космическая эпопея: за шесть бутылок шампанского не только в космос не попал, но и выбросил шесть лет из жизни, ибо жизнью назвать моё пребывание на Сахалине даже с натяжкой нельзя.
* * *
Начинался мой Сахалин с переезда.
Собраться в дорогу пилоту недолго, какие там личные вещи у холостяка? А оженился я только что, добра нажить не успел. Разве только два чемодана посуды, что надарили на свадьбу, да пара чемоданов одежды. Ну, там ещё гитара да жена на сносях, на седьмом месяце — это уже успелось. Из Москвы выехали в Хабаровск поездом. На вторые сутки в вагоне все перезнакомились, на третьи — передружились, на четвёртые стали все одной семьёй и так весело без особых приключений ехали все до Хабаровска уж не помню сколько — то ли семь, то ли десять суток. В Хабаровске оставил вещи в камере хранения и с женой в штаб Дальневосточного округа, куда мне было предписано прибыть для назначения в войсковую часть такую-то. Только вот попасть в эту войсковую часть я не смог. За то время, пока я ехал из Москвы, ту войсковую часть уже перебазировали на чукотку. Навигация на чукотку уже прекратилась. Ждать самолёта на чукотку можно было не один месяц, а жена ждать не могла. Нужно было определяться. Решили меня отправить на Сахалин в другую часть, которая базировалась в средине этого тысячекилометрового острова. Спросили, согласен ли я туда. конечно, согласен, для меня все части Сахалина были одинаковы, какая разница, куда ехать, лишь бы поскорее, лишь бы жена не родила в дороге. Снова на поезд до Владивостока. С вокзала — в накопитель — на Вторую Речку. Вторая Речка — это своего рода склад-накопитель: сюда съезжался служивый народ со всех точек Союза, чтобы отправиться в части, добраться до которых можно только кораблём. Вторая Речка представляла собой посёлок под Владивостоком, огороженный несколькими рядами колючей проволоки, в котором люди жили в бараках. Самый настоящий лагерь заключённых с той только разницей, что там имелся магазин и для офицеров и членов их семей был свободный вход и выход. Только уходить-то было и некуда и рискованно: можно было прозевать формирование корабля. Пересыльный пункт был переполнен: навигация в северные районы уже закрылась, остались только Камчатка, Сахалин да Курилы. Только и туда пароходы давно не ходили: над Дальним Востоком проносился тайфун за тайфуном, суда застряли в далёких портах, во Владивостоке практически ничего не осталось. Вторая речка пестрела всеми видами вооружённых сил — и пехота, и пограничники, и моряки, и танкисты, и артиллеристы, и авиация — кого там только не было! И всё это перемешалось с неуправляемой массой семей — жёны, дети, вещи — люди ехали на долгие годы на край света. Каждый был измучен дальней дорогой, каждому обрыдло уже это цыганское существование, каждый стремился добраться, наконец, до хоть какого места, где можно просто выкупаться, поесть, уложить детей да выспаться. Очередь у коменданта и билетной кассы занималась с рассветом, к десяти часам очередь расходилась: на сегодня корабля не будет.
Значит ещё один день торчать. Меня подпирали два срока: срок родов жёны и срок прибытия в часть: если я не успею прибыть до 30 сентября — у меня текущий год не пойдёт в зачёт срока службы на Сахалине, значит, мне тогда нужно будет служить на Сахалине не пять, а шесть лет.
Я уже не помню точно, сколько мы провели в бессмысленном ожидании на Второй Речке — то ли десять, то ли двенадцать суток. Нервов было потрачено много. И вот, наконец, разнеслась радостная весть — на Сахалин идёт корабль! Громадная очередь у коменданта, жёны — у кассы. Каждый боится, что не хватит места. Каждый стремится во что бы то ни стало попасть именно на этот корабль! Мы попали.
* * *
Владивостокский порт. Бухта Золотой Рог. Вечернее солнце золотит и так уже золотые сопки, леса переливаются всеми цветами золота, даже вода в бухте кажется золотой. Осень. Белый город будто прильнул к морю и пьёт золото. У пирса стоит громадный транспорт. На борту крупные буквы — «СИБИРЬ». Кто-то из всезнающих рассказывает, что это был немецкий транспортный корабль, который достался немцам то ли после первой мировой войны, то ли чуть позже. Потом от немцев он попал к нам по репарации — короче, корабль этот уже выходил все возможные и невозможные сроки и совершал свой уже четвёртый рейс после списания под общежитие. Мне, конечно, это было безразлично — четвёртый так четвёртый. Хоть десятый. Корабль был громаден. Такая громадина утонуть не может. Разве, что очень уж ржавый. Ладно, да не до красоты. Доплывём. До Сахалина всего плыть какие-то сутки.
Офицеров с семьями разместили в каютах. Каюта на четверых. С нами двое мужчин. Жене неудобно. Ничего, офицеры — народ понимающий. Выхожу с ними на палубу. А на палубе столпотворение. Палуба забита солдатами.
Сидят поротно. Квадратами. В шинелях, за плечами вещмешки. Боже, как же они так вот сутки высидят? И как вообще корабль поднимет столько народа? Даже если море будет спокойным? Неужели больше негде их разместить? Хотя бы в трюмах? Говорят, что и в трюмах тоже люди. На верхней палубе оказывается те, что в трюмы не уместились. Ничего себе путешествие! Впопыхах и хлопотах как-то вдруг наступила ночь. Владивосток сказочно волшебно засветился, и стал переливаться золотыми огоньками домов и улиц. Огоньки отразились в зеркале воды и размножились многократно, всё стало вновь золотым. Наверное, потому бухта так и названа — Золотой Рог. Послышались какие-то команды по громкой связи, матросы забегали, и вот швартовы отданы. Словно муравей жука, тянет нас от причала пыхтящий и совсем уж маленький трудяга-буксир. Вот где-то далеко в глубине корабля глухо запыхтел, застучал мощный двигатель, за кормой вскипела вода, и город как-то незаметно стал вдруг смещаться, а потом и удаляться от корабля.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});