Читать интересную книгу Король-Уголь - Эптон Синклер

Хал не мог поверить своим глазам. Эдуард в Северной Долине! Затем, перевернув карточку, он прочел на обороте слова, написанные знакомым почерком брата:

«Я нахожусь в доме Картрайта, должен срочно поговорить с тобой. Дело касается папы. Приходи немедленно».

У Хала похолодело сердце. Что это может означать? Он поспешно повернулся к членам комитета и сказал:

— Мой отец — старик. Три года назад у него был удар. Боюсь, что он умер или тяжко болен. Мне нужно уйти.

— Вас обманывают! — взволнованно вскричал Уочоп.

— Не думаю, — ответил Хал. — Я знаю почерк брата. Я должен повидать его.

— Хорошо, — заявил Уочоп. — Мы будем ждать. Пока вы не вернетесь, мы не пойдем к Картрайту.

— Нет, — сказал Хал, подумав. — По-моему, это неразумно. Вы вполне можете сделать все что нужно и без меня.

— Но я хотел, чтобы вы с ним говорили!

— Нет, — ответил Хал. — Это ваша обязанность, Уочоп! Вы председатель профсоюза. Вы не хуже меня знаете, что надо рабочим, вы знаете все их претензии. К тому же с Картрайтом вовсе не придется разговаривать: либо он примет наши требования, либо — нет.

Пришлось поспорить на эту тему. Мэри Берк утверждала, что Хала нарочно отзывают отсюда в самый критический момент. Хал со смехом сказал, что Мэри может дать три очка вперед любому мужчине и переспорить хоть кого! Если Уочоп начнет сдаваться, пускай говорит за всех Мэри.

10

Хал выскочил из конторы и зашагал к дому управляющего — каменному особняку, расположенному на пригорке, с которого был виден весь поселок. Хал позвонил, дверь открылась — и он увидел на пороге своего брата Эдуарда.

Эдуард Уорнер был на восемь лет старше Хала. Он являл собой законченный образец молодого американского дельца. Стройный, атлетического сложения, с правильными, энергичными чертами лица, он всеми своими манерами и голосом был воплощением спокойной решимости и направленной воли. Как правило, он бывал одет с иголочки, но сейчас в его одежде и в поведении сквозило что-то необычное.

Беспокойство Хала росло, пока он шел сюда, — сейчас оно достигло высшей точки.

— Что с папой? — громко спросил он.

— Ничего, — отвечал брат, — во всяком случае, пока что он здоров.

— В чем же дело?

— Питер Харриган возвращается из Нью-Йорка. Его ждут в Уэстерн-Сити завтра. Пойми, с отцом обязательно что-нибудь случится, если ты немедленно не бросишь всей этой затеи!

Хал почувствовал внезапную реакцию после недавнего страха:

— И это все?

Брат пристально рассматривал шахтера в грязном синем комбинезоне. На лице юноши были черные потеки, волнистые волосы торчали в разные стороны.

— Ты же телеграфировал, Хал, что собираешься уезжать отсюда!

— Да, собирался. Но случилось такое, что я не предвидел. Началась забастовка.

— Ну и что, какое это имеет к тебе отношение? — удивился брат и с отчаянием в голосе договорил: — Ради бога, Хал, какие еще номера ты собираешься здесь отколоть?

Хал стоял, вглядываясь в лицо брата. Несмотря на всю напряженность момента, он не мог не рассмеяться:

— Я знаю, Эдуард, как тебе это все странно. Но это долгая история. Я даже не соображу, с чего начать…

— Ну, конечно, — сухо заметил Эдуард.

Хал снова рассмеялся.

— Слава богу, ты хоть это понимаешь! Признаться, я надеялся только на одно: что мы сможем обо всем спокойно поговорить, когда страсти улягутся. Когда я расскажу тебе об условиях труда в этом месте, то…

Но Эдуард резко перебил Хала:

— Поверь, Хал, эти споры совершенно излишни! Какое мне дело до условий труда на шахтах Питера Харригана?

Улыбка сразу сошла с лица Хала.

— Значит, ты предпочел бы, чтобы я исследовал условия труда на шахтах Уорнера? — Хал старался скрыть раздражение, но, очевидно, мир между братьями был невозможен. — Мы уже с тобой не раз об этом спорили, Эдуард! У тебя всегда было преимущество: ты мог сказать мне, что я еще ребенок, что с моей стороны — нахальство оспаривать твои доводы. Но теперь я уже не дитя, и ты должен относиться ко мне по-иному.

Тон Хала подействовал, пожалуй, даже больше, чем его слова. Эдуард подумал, прежде чем ему ответить.

— Как же «по-иному», объясни.

— Сейчас я страшно занят забастовкой, и у меня нет времени на объяснения.

— В своем безумии ты совсем забыл об отце!

— Нет, я помню и об отце и о тебе, Эдуард, но момент сейчас неподходящий.

— Ну, положим, более подходящего момента и не подберешь!

— Ладно, — сказал Хал, чертыхнувшись в душе. — Садись. Я попробую объяснить тебе, что привело меня сюда и бросило помимо воли в гущу этих событий. — И он начал рассказывать о тех условиях, которые нашел в этой твердыне «ВТК». Как всегда, касаясь этой темы. Хал увлекся описанием человеческих судеб; в голосе появились страстные ноты, его подхватило и понесло, как в тот день, когда он пытался переспорить представителей власти города Педро. Но этот поток красноречия так же круто оборвался, как и тогда: он обнаружил, что брат настолько раздражен, что никакой логикой его не проймешь.

Все та же извечная история! Так было всю жизнь, сколько Хал себя помнил. Загадка природы — как могли появиться в одной семье два таких диаметрально противоположных характера? Эдуард был человек положительный и практический. Он знал, что ему нужно от жизни и как того добиться. Он не занимался самоанализом, его не мучили никакие сомнения и никакие сверхэмоции. Он не понимал людей, которые допускают подобные излишества в своей психической деятельности и позволяют чувствам брать верх.

Вначале Эдуард пользовался большим авторитетом у младшего брата. Этот сильный и властный человек был к тему же красив, как греческий бог. Что бы он ни делал: несся ли по ледяной дорожке катка уверенными, сильными движениями, рассекал ли воду поблескивающим плечом, или убивал куропатку точным молниеносным выстрелом — в глазах Хала Эдуард олицетворял собой успех. Идеи других людей казались ему «чушью», он умел так презрительно говорить о «неженках-молокососах», что у младшего брата щемило сердце и он поскорее хватался за книги Шелли и Рескина[19], чтобы вернуть себе мужество.

Проблемы жизни рано начали тревожить Хала; видно, в его натуре была заложена эта потребность доискиваться причин тех или других жизненных явлений. И хотя он еще смотрел снизу вверх на своего великолепного брата, но уже понимал, что есть стороны жизни, которые для Эдуарда недоступны. Например, религиозные сомнения. Как мучительно страдает подросток, когда начинает догадываться, что религия, в которой он воспитан, не что иное, как волшебная сказка — только сортом повыше! Эдуарда, по-видимому, никогда это не беспокоило. Он посещал церковь, во-первых, потому, что так полагалось, но больше еще потому, что молодой особе, на которой он собирался жениться, нравилось, когда он, одетый в элегантный костюм, ехал с ней для встречи с такими же элегантными друзьями в прекрасный храм, наполненный звуками музыки и пропитанный ароматом живых цветов и тонких духов. Эдуарду казалось совершенно нелепым, что молодой человек может отказаться от такого приятного обычая только из-за каких-то сомнений, проглотил ли кит в самом деле пророка Иону!

Однако настоящая схватка, не на жизнь, а на смерть, началась между ними, лишь когда Хал повел атаку не на воскресную, a на каждодневную религию своего брата — религию выколачивания прибылей. Сначала Хал совершенно не разбирался в практических вопросах, и Эдуард считал своей прямой обязанностью просвещать его на этот счет. Своим богатством Америка обязана сильным людям; но этих людей окружают враги — злонамеренные субъекты, побуждаемые завистью и прочими низкими страстями, которые стремятся низвергнуть всю величественную структуру государства. На первых порах эта теория о дьяволах-ниспровергателях удовлетворяла мальчика, но позже, когда он начал читать и наблюдать жизнь, его уже терзали сомнения. Слушая то, что говорит брат, а с другой стороны, читая то, что пишут литераторы, называющие себя «разгребателями грязи», он невольно пришел к выводу, что это — борьба двух направлении: первого, в основе которого лежит забота о прибылях, и второго, в основе которого — забота о человеке.

Эдуарда пугали книги, которые читал Хал, но еще больше пугали его идеи, которые тот приносил из колледжа. Очевидно, там за последние несколько лет произошли какие-то странные перемены, — ведь ничего подобного никому и в голову не приходило, когда он сам учился в этом учебном заведении. Никто тогда не сочинял сатирических песенок на своих профессоров, не высмеивал благодеяний знаменитых филантропов!

Тем временем Эдуарда Уорнера-отца разбил паралич, и Эдуард Уорнер-сын взял в свои руки все дела фирмы. Трех лет этой деятельности было достаточно, чтобы на всю жизнь проникнуться жестокой психологией углепромышленников. Задача углепромышленника заключается в том, чтобы дешево покупать рабочую силу, добывать в кратчайший срок наибольшее количество угля и продавать его по рыночным ценам кредитоспособным покупателям. Компании, которые следуют этим правилам, неуклонно процветают; и если кто-нибудь осмеливается говорить, что такая политика превращает углекопов в калек, то это просто сентиментальность и нахальство!