Чтобы описать множество новых понятий, английский вновь обратился к латыни и греческому, часто через французский: в классических языках не было слов oxygen (кислород), protein (протеин), nuclear (ядерный, атомный) и vaccine (вакцина), но зато там были корни этих слов. Некоторые слова пришли в XIX веке напрямую из латыни: cognomen (прозвище), opus (опус, произведение), ego (эго, субъект), sanatorium (санаторий), aquarium (аквариум), referendum (референдум) и myth (миф); или из греческого, как pylon (столб, опора, мачта). Было принято использовать части слов из классических языков в качестве суффиксов или префиксов: anthropo-, bio-, neo-, poly-, tele-, -glot, -gram, -logy, -morphy. Множество слов получило окончание -ize (-изировать).
Поиск названия был частью процесса изобретения. Что интересно, имена собственные для этого использовались очень редко, если сравнить, скажем, с находчивостью английских колонистов на американском Западе, усеявших новые земли именами жен, приятелей, родственников и географическими названиями старой родины. Ученые, то ли из скромности, то ли желая приравнять предмет своих исследований к достижениям древности, ворошили прошлое. Так, когда Джон Арнольд создал хронометр номер 36 (название, говорящее непосвященным ничуть не больше, чем, скажем, пронумерованные произведения Баха), его поначалу называли прибором для хранения времени (timekeeper), однако совместно с Александром Далримплом, начальником гидрографического управления ВМС, он переименовал прибор (который в почти первозданном виде использовался на всех кораблях и судах мира на протяжении более 150 лет) в хронометр — от греческого хронос (время) и метрон (измерение).
По приблизительной оценке, в период с 1750 по 1900 год на английском языке была написана и опубликована половина всех появившихся в мире печатных работ, связанных с техническими, промышленными и научными достижениями. Когда Джеймс Уатт занялся математикой, ему пришлось освоить французский и итальянский языки. Теперь же главным языком стал английский. Технология, базирующаяся на использовании паровых машин, произвела революцию в печатном деле; информация распространялась телеграфной и телефонной связью все быстрее и на все более дальние расстояния. Кроме того, язык притягивал европейских ученых: они приезжали заниматься научной деятельностью на Запад, в Великобританию. Язык доставил в числе прочих Маркони из Италии, Сименса из Пруссии и Марка Изамбара Брюнеля, отца Изамбарда-Кингдома Брюнеля, из Франции. В первой половине XIX века небольшие Британские острова стали мировыми лидерами в области коммерции и промышленности, «мастерской мира», а язык, формировавшийся столетиями, преуспевший в ремесле поглощения, похищения, изобретения и реформирования, соответствовал экономическому взрыву. Нарастив свой лексический запас, английский язык, этот продукт промышленной революции, стал ее двигателем.
Одна из особенностей английского языка, к которой не раз прибегали при выборе названий, заключается в том, как слова передаются от эпохи к эпохе и адаптируются. Так, слово chip (щепка; микросхема; удар; чипсы или картофель фри) от древесины перекочевало к кремнию и полупроводникам, заглянуло на поле для гольфа и вошло в половину английских меню. В эту эпоху словесного бума старые слова нередко призывались на службу наравне с новыми. Язык не пренебрегал ими: недолго думая, он хватал что под руку попадется и предоставлял потомкам привилегию разбираться в получившейся неразберихе. Один из простых примеров тому — слово coach (экипаж; автобус; второй класс пассажирских авиаперевозок; тренер): конный экипаж XVI века сменил в XIX веке лошадей на паровые двигатели и стал автобусом в XX веке, к тому же обозначая второй класс при пассажирских авиаперевозках, да еще и указывая более талантливым людям, что им делать, особенно в спорте. Похоже, что слово без особых усилий справляется со всей этой нагрузкой.
Слово может стать историей. Если судить по письменным источникам, слово industry (трудолюбие, усердие; промышленность) было частью языка с 1566 года; производное прилагательное industrious тоже присутствовало еще в XVI веке, означая «трудолюбивый» и «усердный», равно как и industrial, подчеркивавшее разницу между культурными и естественными плодами; и только в конце XVII и начале XVIII веков industry постепенно приобрело свое современное значение — промышленность. В 1696 году было упомянуто учебное заведение College of Industry for all Useful Trades and Husbandry (промышленный колледж для всех полезных ремесел и земледелия). Наиболее распространенное же применение получило в XVIII веке понятие house of industry (дом промышленности); это был работный дом, где сводили вместе принуждение и полезный труд. Адам Смит писал в 1776 году о «средствах, предназначенных для поддержания промышленности» (funds destined for the maintenance of industry), и к середине XIX века это значение получило широкое распространение. Дизраэли в 1844 году говорил об «основных отраслях отечественной промышленности» (our national industries); Карлейль за год до этого — о «предприятиях, занимающих ведущее положение в отрасли» (Leaders of Industry). Вскоре были образованы и производные слова: Карлейль в 1830-х годах ввел в оборот понятие индустриализм, характеризуя новый общественный порядок; Джон Стюарт Милль в 1848 году использовал понятие промышленная революция (Industrial Revolution). С развитием промышленности развивалось и обозначающее ее слово.
Представляет интерес и путь, проделанный от истоков промышленной революции через конец XIX в XX век другим словом — класс (class). По пути слово это наполнило страницы множества трудов, посвященных обществу. Примечательно здесь то, что оно не так уж и изменило свое значение, несмотря на то что вокруг него происходили существенные перемены.
Слово класс происходит от латинского classis, разделявшего римлян в соответствии с их собственностью. Позднее термин переняла церковь, и его значение стало охватывать и другие общности и группы. В XVII веке в Англии этот термин стали связывать с образованием, от классной комнаты (classroom) до диплома с отличием второй степени (Second Class Honours). Дефо в 1705 году стал предвестником своего рода английской (в большей степени, чем британской) одержимости, сказав: «очевидно, что размер заработной платы разделяет наше общество на большее количество классов, чем у других народов». Сегодня мы согласимся с Дефо, но свое время он опережал. До самого конца XVIII века (и в XIX, а в некоторой степени и в XX веке) наиболее употребительными были понятия rank (слой общества, ранг, звание, положение) и order (слой общества, порядок, орден), a estate (сословие) и degree (социальное положение, сословие) были более употребительными, чем class (класс). Все эти термины имеют отношение к происхождению.
Наше понимание класса связано с группой в рамках общества. Это возвращение к латинскому значению, характеризующее то, как общество теперь описывало себя. Происхождение теперь уже не имело такого значения, как в прошлом. Оно не исчезло целиком, но было сродни сумеркам по сравнению с полуденной яркостью времен Чосера, Шекспира и доктора Джонсона. Промышленная революция содействовала рождению иного понимания общества.
Подобно многим словам, описывающим осложнения общества, классу в привычном для нас понимании потребовалось время, чтобы утвердиться в языке. Понятие lower classes (низкие классы) использовалось в 1772 году; lowest class(es) (низший класс и низшие классы) стало общеупотребительным с 90-х годов XVIII века. В 1756 году был зарегистрирован термин middle class (средние слои общества, средний класс), который к 40-м годам XIX века стал таким же общеупотребительным, как и lower classes. С середины XIX века это слово на всех промышленных парах устремилось вперед, дав жизнь таким понятиям, как lower middle class (мелкая буржуазия, мещанство, низший средний класс), upper middle class (крупная буржуазия, верхушка среднего класса, высший средний класс), lower working class (низший рабочий класс), upper working class (верхушка рабочего класса, высший рабочий класс), skilled working class (квалифицированный рабочий класс), upper class (высшие слои общества, высшее сословие), middle middle class (средний средний класс); к тому же, были и те, кто не поддавался классификации: члены королевской семьи, аристократия, художники, бродяги, мыслители и кельты, которым часто удавалось избежать суровых оков систематизации. В наши дни понятие «класс» теряет былую определенность и силу.
Классовое самосознание как никогда обострило вопрос диалектов и произношения. Наглядным примером здесь может послужить кокни, частично вследствие того, что к концу XVIII века Лондон стал крупнейшим городом Англии; его население к концу XIX века увеличилось до 4,5 млн (при Елизавете I до этой отметки не доходило население всей страны); к тому же, в Лондоне был самый высокий уровень грамотности в стране: к 1700 году 70 % прислуги могли подписываться своим именем; 98 % всех английских книг выходило именно в Лондоне, где вели свои дела свыше половины всех книготорговцев. К тому же диалект кокни может по праву гордиться своей удивительной историей и тем, что благодаря таланту Чарльза Диккенса он сумел занять видное место в литературе.