— Послушай, Сью, — сказал он ровным, обыденным голосом. — Я хочу немного побыть один.
И, не дожидаясь ответа, прежде чем она сообразит, сидеть ей или вставать, он быстро отошел. Выйдя из освещенного зала в темноту, он остановился на ступенях и разжег трубку. Покури, Уилл. Покури свою трубку, насмехался он над собой, и горькая гримаса искажала его лицо. На Марсе ты уже не сможешь позволить себе этого.
Почему она молчала так долго? Он сознательно бередил рану. Сколько времени она обманывала, лгала, притворялась? Сколько это продолжалось после того, как она уже все решила? К чему этот вопрос! Он знает, когда все случилось. В тот самый день, когда они получили белые карточки, дающие право лететь, в тот самый вечер, который они так радостно отметили. Но почему? Зачем ей понадобилось лгать?
Сквозь ночь и сквозьзвезд караты…
Песня стала уже частью ее самой, изменялась и складывалась в слова, которые она хотела услышать…
Сквозь гнев, сквозьпустые словая вижу: любовь жива…
Твердой походкой она вышла из кафетерия и встала на ступенях. Она вся дрожала. В окружившей ее мгле можно было видеть лишь корабль в центре, залитый яркими снопами огней.
Она не могла определить, где же Уилл, и стояла в нерешительности. «Уилл, — с мольбой просила она, — Уилл, вернись! Я ведь тебе еще ничего не сказала. Пожалуйста, Уилл!»
Он оказал, что все знает. Может быть, он просто думал, что все знает. А на самом деле он ничего не знает. И может быть, так и надо. Может быть, ему лучше не знать. Тогда он улетит, ненавидя ее, как сейчас. Уйдет без сожалений.
«Ты летишь на Марс, Уилл. Один. Я не могу быть с тобой. Неужели ты не понимаешь? Мне не разрешили лететь. Мою кандидатуру отклонили. Забраковали…»
Открыв сумочку, она нащупала на самом дне, под пудреницей и носовым платком, розовую карточку. Если ее вынуть, то все равно в темноте ничего не прочтешь. Да и к чему? Она помнит текст наизусть, она видит в нем каждую строчку, как только закроет глаза.
«Сьюзен Барт, — гласили аккуратно впечатанные в разделы слова. — 3-45-А-7821. Не допускается. Пункт 44-Б-З медицинских требований. Затвердение в левом легком».
И все. Две машинописные строчки на розовой карточке. И конец любви, планам, надеждам, всему, чем она жила.
Ему скажут, уверяла она себя. Ему все равно скажут потом, когда он будет на корабле. Или после приземления на Марсе. Все равно он об этом узнает. И не нужно ему говорить сейчас. Так для него будет легче.
В красном блеске лучейна ракете…
Нет смысла больше ждать. Лучше не видеть его. Она стояла одна, глядя в темноту и дрожа от холода.
Проволока, идущая вдоль противоштормового барьера, врезалась ему в руки. Он с трудом заставил себя разжать израненные пальцы. Какая трусость!
Его охватил припадок бессильного гнева. Обман и трусость!
— Нервничаешь, друг?
Словно тугая пружина толкнула его и повернула лицом к непрошеному утешителю. Исцарапанные руки сжались в кулаки.
— Возможно, — сказал он с вызовом.
Перед ним стоял один из колонистов, которого он встречал несколько раз, но не знал даже его имени, — коренастый, русоголовый, открывающий слишком много зубов в улыбке.
— Я вышел, чтобы побыть минутку один, без жены, — добродушно сообщил тот. — Она меня замучила. Не разговор, а прямо детская считалочка. Эни-бени-терберьени. И через слово о том, что нас ждет там. Интересно, твоя жена тоже так?
— У меня… Я не женат…
— Нет, серьезно? А я не знал, что летят и холостяки. Как же так? Если бы я знал… Мы с Кларой и поженились потому, что оба хотели улететь.
— Бывает.
— Да… Постой! Что ты сказал? Что ты имеешь в виду?
— Знаешь что? Проваливай-ка отсюда, коротышка, если не хочешь неприятностей, — холодно произнес Уилл.
— Неприятностей? Что ж, я могу взять немного, если у тебя излишек, — предложил тот.
Несколько мгновений они неподвижно стояли лицом к лицу.
Колонист хотел показать, что уйдет, когда сочтет нужным, а не потому, что его прогнал Уилл.
— Ушла к другому? — с ехидцей спросил он, но, кажется, и сам почувствовал, что зашел слишком далеко.
Твердо решив не связываться, Уилл стерпел подбадривающий хлопок по спине и с облегчением услышал звук удаляющихся шагов.
— Другой? Не может быть! А впрочем, почему бы нет? Другой… Ну конечно, другой! Это все объясняет. Ему, дураку, нужна была такая развязная обезьяна, как этот коротышка, чтобы все понять.
Два месяца он переживал, искал ответа на мучительные сомнения, замечал все, даже самые маленькие перемены в ней. Что-то появилось в ней неестественное. Он тогда решил, что она испугалась. Винил в этом себя. Старался серьезно не задумываться о переменах в их отношениях, которые подмечал, старался затолкать их вглубь, спрятать в своем сознании.
В ярости бомб,рождающих пламя…
Песня сводила ее с ума. Песня и воспоминания разрывали душу. Этот проклятый конверт пришел, когда Уилла не было дома. Она открыла его, внутри лежали две карточки. Уилла и ее. Белая и розовая. Белая, означавшая успех, розовая — неудачу. Ну да… Конечно! Ту же самую песню передавали по радио, пока она стояла на кухне, тупо глядя на разноцветные куски бумаги, до нелепости не похожие друг на друга. Впервые их разъединило что-то. Впервые в их жизни одного ожидала радость, другого — горе. И звучала эта песня. А потом и она закончилась, и стали передавать объявления. И только тут смысл того, что случилось, стал постепенно открываться ей.
«Я не лечу, — твердила она, словно вызубренный урок, — я не могу лететь». Она не показала Уиллу карточки, когда он пришел домой. Она должна была вначале подумать, решить, что делать, как об этом сказать. Потому… Потому что, осознав свою неудачу, свое горе, она начала осознавать и нечто другое.
Если она скажет ему правду, он тоже останется дома и звездными ночами будет выходить на крыльцо, на их маленькую лужайку. Будет курить свою трубку и смотреть в небо. Как делал прежде. Только теперь это будет по-другому. Он будет стоять и смотреть в небо один, и ее не будет рядом, и его рука не будет держать ее руку. А потом, вернувшись в дом, он будет избегать смотреть на нее. Он будет ненавидеть.
Когда она это поняла, решение пришло само собой.
«Ты полетишь, Уилл. Я хочу тебе счастья. Всем сердцем. Ты должен утолить сокровенную жажду твоей жизни, осуществить заветное стремление. Даже если беда иссушит меня».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});