class="p1">Г р и м м. Увы, дитя мое, теперь нам придется со многим мириться.
И н г а. Нет! Неправда! Мы не должны мириться. Люди хуже зверей. Я понимаю всю безнадежность положения, но завидую Герману. И знаете, чему завидую? Он не безоружен. (После паузы, тише.) Да, завидую… если он еще жив… А если нет — тем более…
Г р и м м (смущенный). Вы, Инга, сегодня какая-то странная, раздраженная… Наверно, потому, что не спали всю ночь…
И н г а. Да, вероятно.
Г р и м м. А что до Германа… Ведь люди видят, что творится, и многие уже не выдерживают. Нет, они не боятся, а просто дошли до такой точки, когда верность становится трусостью и человек начинает презирать себя. Да, именно это сказал мне один из них…
И н г а. О ком вы говорите?
Гримм идет в угол, где среди всевозможного садового инвентаря стоит деревянный ящик. Поднимает крышку, шарит на дне и вытаскивает продолговатый предмет, завернутый в мешок, вынимает из мешка военную куртку, разворачивает ее и достает автомат. На пол со звоном падают запасные обоймы с патронами.
(Со страхом.) Откуда это у вас?
Г р и м м. Инга, я должен рассказать вам все. За несколько дней до ухода наших частей я обнаружил в теплице скрывающегося там юношу. Привел его сюда, накормил, и мы долго разговаривали… Он попросил дать ему штатскую одежду. И да будет вам известно, дитя мое, что я не отказал ему в помощи. Я дал костюм Германа, пальто и шапку. Он переоделся, оставил все это и ночью куда-то исчез…
И н г а (возмутившись). Трус, дезертир!.. Боже мой! Вы помогли трусу…
Г р и м м. Нет, он не трус, у него боевые награды и звание унтер-офицера… (тише) как у Германа…
И н г а (резко). Герман никогда бы так не поступил. Хотя он уже давно ни во что не верит… Нет, Герман — никогда… Вы об этом подумали?
Г р и м м. Не знаю, не знаю. Мы никогда не можем до конца понять своих детей. Но скажу честно: когда этот юноша был здесь, я все время думал о Германе… Я внушал себе: Гримм, поступай так, как ты хотел бы, чтобы в подобном положении другие поступили с Германом… Да, Инга, сначала надо хорошенько подумать, а уж потом осуждать мой поступок. Человеку, который чувствует на себе клеймо позора и хочет от него избавиться, следует помочь прежде, чем он сам начнет презирать себя… (Сурово.) Все мы опозорены, дитя мое, все.
И н г а (резко встает). Не говорите мне этого. Ничего вы не знаете, ничего! (Подходит к окну, долго смотрит в него, затем, овладев собой.) Извините, я напрасно вспылила. Но то, что вы — отец Германа, ничуть не облегчает мне разговора с вами. Поверьте, иногда бывает, что именно с добротой и благородством труднее всего примириться…
Г р и м м. Не надо так говорить, Инга. Я не очень-то религиозный человек, но все-таки мне кажется, что говорить так грешно. (Подходит к Инге, берет ее за руки и пристально смотрит ей в глаза.) Я никогда еще так не тревожился за вас…
И н г а (маскируясь смехом). Мне очень жаль. Я ведь пришла сюда не для того, чтобы встревожить вас. Я просто беспокоилась за вас. Вот уже четыре дня как вы у нас не были…
Г р и м м. Я сидел дома. Ревматизм снова скрутил меня. Но господин доктор навестил меня позавчера утром…
И н г а. Позавчера утром… Боже мой, как это было давно!
Г р и м м. Что ж, дитя мое, мы теперь похожи на потерпевших кораблекрушение — живем, как на необитаемом острове. Никогда я не думал, что здесь, где прошла вся моя жизнь, может быть так пусто и неприглядно…
И н г а. Пусто? Наш островок заливает волна чужих людей…
Г р и м м. Я все время думаю о тех, кто нас покинул. С ними ушло все, чем мы жили. Ведь для них я выращивал салат, огурцы, клубнику…
И н г а. И цветы, роскошные цветы в вашем саду…
Г р и м м. О, это было любимое занятие Германа. Но еще будут и цветы, и огурцы, и клубника… Пусть только поскорее кончится все это.
И н г а (насмешливо). Вы думаете, это действительно кончится? (С отчаянием, показывая на автомат.) Почему? Почему вы только сегодня показали мне это?
Г р и м м (испуганно). Прошу вас, успокойтесь, Инга… Этот предмет уже ничего не значит…
И н г а. Возможно… Возможно. Но вам не понять, что значит быть безоружным. (С насмешливой улыбкой.) Безоружным легче спасти жизнь, чем это кажется. Однако именно таким образом перешагивают границу, за которой приходится уже только презирать себя. Уверяю вас, именно так, а не наоборот… (Осматривается, словно возвращаясь к действительности.) Уже день. Пойду, пожалуй. Не хочу, чтобы меня кто-нибудь заметил.
Г р и м м. Я вас провожу. Я лучше знаю, как пройти садами и дворами.
И н г а. Нет, спасибо. Я тоже хорошо знаю.
Г р и м м. Загляну к вам сегодня под вечер.
И н г а (решительно). Нет, не надо. Погода отвратительная. Вы лучше погрейтесь в постели. Очень прошу вас! Обещайте мне это… (Берет автомат.) Возьму с собой, спрячу под пальто…
Г р и м м (захваченный врасплох). Что вы надумали, дитя мое? С этим шутки плохи.
И н г а. Я не шучу.
Г р и м м. А вы знаете, что будет, если у вас его обнаружат?
И н г а. То же самое, что грозит вам, если автомат найдут здесь.
Г р и м м. Нет, не то же самое. Мне шестьдесят лет, жизнь моя и так скоро кончится.
И н г а. Я хочу взять его не для защиты жизни.
Г р и м м. Не для защиты… жизни? (После паузы, в замешательстве.) Так, понимаю. Простите, я не подумал об этом. (Пауза.) А вы хоть умеете обращаться с ним?
И н г а. Ничего, меня научили. (Подбирает с полу обоймы и прячет в карман пальто.)
Г р и м м (после паузы). Будьте рассудительны, Инга. К сожалению, эта вещь не способствует рассудительности. Я буду беспокоиться о вас…
И н г а (нервно смеясь). Зато я теперь буду гораздо спокойнее. (Прячет автомат под пальто.)
Г р и м м. Конечно, это важнее. Однако…
И н г а. Это очень важно, господин Гримм, иметь право выбора поступков. (Крепко пожимает ему руку.) Да-да. Теперь я чувствую себя почти свободным человеком. Странно, не правда ли? Все благодаря обыкновенному куску железа… (Уходит.)
Слышны отдаленные, приглушенные выстрелы, короткие и длинные автоматные очереди. И н г а возвращается в замешательстве.
И н г а. Слышите?
Г р и м м (напряженно прислушивается). Выстрелы… Какие-то выстрелы…
И н г а. Что бы это значило?
Г р и м м. Подождите немного…
И н г а (внезапно решившись). Нет-нет, я должна идти. (Быстро уходит.)
Гримм идет за ней и долго смотрит вслед. Автоматные очереди ближе и громче.
З а т е м н е н и е.
Сцена освещается. Обстановка первого действия. Издалека, с окраины, доносится перестрелка. А н з е л ь м, в шинели и шапке, сидит у печки и бросает в огонь листки рукописи. Из левой двери выходит