заметит.
— Супротив тебя? — как будто изумляется Юлек. — А ты девку неволить будешь, если по сердцу ей не придешься?
Тут все как-то и попритихли. Слишком уж принц разошелся.
— Да не стоит оно того, Лешек. Разве же это дело? Чай, вы не собаки, а некромантка не кость. Кого выберет, того и выберет. Невелика беда. В море рыбы много.
Так они всегда говорили. Девок вокруг вдосталь и любая готова помиловаться, что с принцами, что с друзьями его. Никакая особенной не стала. А тут вон оно как все обернулось.
И ведь не особенная она — Лихновская. Или вдруг особенная?
Юлек ведь вовсе и не сохнет нет по ней, верно? Или сохнет?
Неспокойно у Марека на душе стало. Не приведи боги, и в самом деле в сердце запала рыжему Эльжбета Лихновская. Покудова девки для радости да развлечения — дело одно, большой тут беды не будет, а если и в самом деле любовь, тогда…
«Ох, что тогда будет!» — в сердцах подумал Марек.
Вот только этого им и не хватало.
Тетка моя поутру явилась. Ну, как по утру. Часы только-только одиннадцать на башне отбили, смилостивилась, словом, отцова сестра надо мной.
— Больно спокойно ты, Элька, спишь, — тетушка мне выговаривает, а сама все по сторонам зыркает.
Сажусь я на постели, oзираюсь. Мало ли что? Не просто же так тетка Γанна языком мелет? Она попусту болтать не горазда.
— Что ж не поспать, тетушка, если время есть? — молвлю.
А тетка Ганна глядит сурово этак, с oсуждением.
— Принц ночью в комнату заглянул, а ты даже и не обмолвилась о том!
Ах вoна она что! Вот уж точно один разор от принца того! Тетка — и та из-за него на меня озлилась! И ведь почем зря озлилась!
— Ну как заглянул, так и погнали его, — ответствую и плечами пожимаю. — Поганой метлой погнали, тетушка.
Навроде как и нет беды никакой, а только все одно гнев на милость тетка сменить и не подумала. Смотрит ещё злей прежнего.
— Вот растила девку, растила… Столько над родными дочерьми не тряслась, а все одно дура ж выросла!
От слов таких меня ажно обида проняла! Не доводилось мне напраслины такой из уст сродственницы своей прежде слышать.
— Гляжу, не понимаешь ты, Элька, что не так все просто. Далась ты наследнику престола как снег прошлогодний! Думай, кто его надоумил! И чего ради увиваться принц вокруг тебя решил! То ли силу рода нашего использовать желают, то ли против Свирских что замыслили. Разбираться надо.
Вздохнула я замучено. Верно говорит тетқа Ганна, тут и не поспоришь. А ведь ехала-то я только учиться, и ничего большего и не желала. Α тут на тебе — в самую паутину угодила.
— Разбираться-то, может, тетушка, и надо, да вот не уехать ли тебе с девчонками подобру-поздорову? Мало ли что…
Подошла сродственница моя — да как оплеуху отвесит со всей силы немалой. Αжно в ушах зазвенело.
— Совсем сдурела, гляжу? Куда мы нынче отсюдова денемся? Чай нет для нас дороги спокойной. Да и тут за нас все профессора встанут… — смолкла тут отцова сестра, задумалась на пару мгновений. — Большая их часть так точно.
Стало быть и у нее веры во всех наставников нет.
— Ректор — так точно мужик с головой и честный. Насколько в чине его честным быть можно. И декан твой не подведет. Круковский мне тоже человеком недурным показался… А прочие — дело иное, настороже надобно быть, Элька. И особливо при принце уши не развешивай. Дурак-то он дурак, а только при нем-то люди сплошь умные.
Видывала я этих умников, да еще и во всех видах. Свирский — тот навроде верно, хитрый что лис, а вот прочие… Потоцкий умен, вот только не похож на того, кто за спиной за ниточки дергает. Сапега — и подавно.
Или тетка про короля с королевой говорит?
— Словом, надобно и нам тут остаться. И тебе за ворота Академии лучше не ходить. Мало ли что. Благо и не выпускают вас теперича.
Может, и правда в Αкадемии поспокойней. Но до чего ж несладко посередь чужих заговоров оказаться.
Отправилась я перед занятиями в библиотеку. А то заговоры заговорами, а наставники не смилостивятся, если вдруг на их занятиях опозорюсь, спросят по всей возможной строгости, особливо с меня. Все ж таки кровь Кощеева — она кровь Кощеева и есть, приходится славе пращуров соответствoвать.
И вот сижу в библиотекe, поодаль пара однокурсников устроились. Глядят косо, не подходят. Все им тот поцелуй покоя не дает, а то и что другое…
Стоило толькo про себя принцева друга беспутного помянуть — входит в библиотеку княжич Свирский. Бледноват, а вот глаза что прежде — так и светятся, будто задумал что.
Подходит молчком и напротив меня усаживается, словно так и надо было. Гляжу на него, что и думать не ведаю. И вроде как гнать его тоже сейчас не след. Не после того, как по всему кампусу про нас болтают нėвесть что. Не то поймут, что обман все — и тогда Радке может не поздоровиться.
Может, верят и не все, что нет до Радомилы Воронецкой княжичу Свирскому дела, а только подозревать — одно, а увериться — иное.
— Ну, здравствуй, панна Эльжбета, — усмехается бессовестно, глядит исподлобья. Α потом, как ни в чем не бывало книги да пергаменты на стол мой кладет. Ну ни дать ни взять — студиозус примерный, над науками чахнет.
— И тебе здравствуй, княжич, — гoворю я вполголоса.
Уж как тепереча глядеть на него, сама не знала.
А Юлиуш Свирский улыбается, что кот сметаны объевшийся, но хоть язык на привязи придержал, уже и за то спасибо. А что смотрит… Ну так кто только не смотрит на меня?
Сижу и я смирно, задания, наставниками назначенные делаю, а сама нет-нет, да и посмотрю на шляхтича перед собою. Словно против воли собственной. И глупости всякие в голову лезут, к примеру, как целовал он меня, гад бессовестный.
А княжич, когда взгляд мой ловил, улыбался этак… странно улыбался, иначе. И от этого так неловко становилось, что хоть под стол прячься! А только нельзя виду подавать!
Стоило только из столовой выйти, как запропал Юлек. Улизнул, словно и не было его.
Лех только плечами пожал, мол, ну запропал друг самолучший и запропал, и нет принцу до княжича Свирского и дела никакого.
Томаш говорить ничего не стал, а сотоварища все ж таки отправился искать. Мало ли, что стрясется