На сэра Генри это произвело впечатление.
– А ведь она права. Скорость не даст колесам увязнуть.
Подумав, Грегор сказал:
– Принимаем совет Венеции. Чамберс, гони лошадей по прямой как можно быстрее. Сэр Генри, пусть ваш слуга бежит рядом с крайней лошадью в упряжке и подбадривает ее. Сам сэр Генри, Рейвенскрофт и я будем поддерживать задок кареты, чтобы она не съехала с дороги.
Как только Грегор, Рейвенскрофт и сэр Генри заняли соответствующие позиции, Чамберс погнал лошадей.
Большая карета тронулась с места и покатилась вперед. Слуга сэра Генри придерживал головную лошадь под уздцы, громко понукая ее.
Слава Богу, что решили принять совет Венеции. Лошади тянули хорошо, карета продвигалась быстро, и через считанные минуты жидкая грязь осталась позади, а впереди расстилалась уже более твердая и ровная дорога.
Чамберс остановил экипаж.
Грегор посмотрел на Венецию, на лице у нее было написано облегчение. Неожиданно для себя он подмигнул ей. Она подмигнула в ответ.
Сэр Генри громко выдохнул и прислонился к задку кареты.
– Это было нечто, скажу я вам! – Он усмехнулся, – Хотел бы я, чтобы вы все были тут, когда я пытался проехать по тому же самому месту. Просто… – Он вдруг замолчал и выпрямился. – В чем дело? Мне показалось, будто карета движется вбок.
Как бы в ответ на его слова карета немного качнулась.
– Чамберс! – рявкнул Грегор.
Грум обернулся:
– Милорд?
– Вы тронули с места?
– Нет, милорд. Мы стоим на месте твердо, как…
В этот момент карета снова качнулась, и одновременно послышался чей-то сдавленный вскрик.
– Боже милостивый! – произнес сэр Генри, отступая от покачивающейся кареты. – В чем дело, что, в когте концов, происходит?
– Ох, нет! – воскликнула Венеция, бросилась к карете и ухватилась за ремни на задней ее части, лихорадочно пытаясь их развязать.
Рейвенскрофт нахмурился:
– Венеция, что ты делаешь?
Грегор ухватился за верхний ремень и отвязал его. Чемоданы начали валиться на землю. Тот, который Венеция согласилась по просьбе мисс Хиггинботем захватить с собой в Лондон, перекатился набок и раскрылся. Из него вместе с ворохом шелковых платьев, туфель и прочих предметов одежды выпала вверх ногами прямо В большую лужу мисс Элизабет Хиггинботем.
– Элизабет! – воскликнули в один голос Венеция и сэр Генри, после чего уставились друг на друга, округлив глаза.
– Я… я… я вся в грязи! – прорыдала мисс Хиггинботем.
Жидкая грязь стекала с ее золотых кудрей, пропитала ее: платье сверху донизу. Лепешки грязи налипли на белую кожу, и даже подбородок был в грязи.
Ко всеобщему удивлению и потрясению, сэр Генри Лаунден опустился на колени в лужу, заключил Элизабет в объятия и страстно поцеловал.
В тот же день, хоть и гораздо позже, сквайр осознал всю глубину погружения своей дочери в то, что он охарактеризовал как «крушение жизни». Он следовал за тяжелой каретой миссис Блум, раздраженный недостатком скорости передвижения. Из-за этого им, чего доброго, придется смириться с необходимостью провести еще одну ночь в гостинице, что огорчало сквайра до крайности. Он мечтал очутиться в собственном городском доме на собственной удобной постели и чистых простынях после ужина, приготовленного собственным поваром, уроженцем графства Йорк, где мистер Хиггинботем родился и вырос. Дома при нем оказалась бы и его дочь, в полной безопасности, разлученная с неподходящим избранником, и жизнь вошла бы в свою колею.
Миссис Блум при всей своей раздражительности проявила себя как человек с отзывчивым сердцем. Во время их первой остановки Элизабет оставалась в своем уголке в карете; голова ее была укрыта капюшоном, руку она прижимала ко лбу – видимо, из-за головной боли. Сквайр считал все это капризами и притворством, но миссис Блум склонна была полагать, что девушка страдает от нервных переживаний, первым долгом из-за разлуки с «женихом», а также из-за несчастного случая с каретой и вынужденного пребывания в не слишком удобной гостинице. Именно поэтому она в карете крепко уснула, опустив голову и укрыв лицо капюшоном от нежелательного света. Миссис Блум всячески оберегала ее и никому не позволяла будить бедняжку.
Деревянный щит, укрепленный на придорожном столбе, сообщал о приближении к еще одной гостинице. Сквайр тяжело вздохнул, когда из окна кареты высунулась пухлая рука миссис Блум с белым платочком, возвещавшим о том, что хозяйка кареты желает сделать остановку.
Боже милостивый, у этой женщины, должно быть, самый маленький мочевой пузырь в Англии. Чертыхнувшись себе под нос, сквайр тоже махнул рукой в знак согласия, надеясь, что задержатся они ненадолго. Карета въехала в ворота, за ней последовал сквайр, который решил подождать во дворе, пока миссис Блум сделает все, что ей необходимо.
Он сообщил миссис Блум о своем намерении, как только грум распахнул дверцу кареты.
– Хорошо, – ответила она спокойно, – но если вы не выпьете чаю, боюсь, это повредит вашему пищеварению.
– Уверен, что я это переживу. Как там Элизабет? Пробудилась?
– Нет! Бедная девочка все еще спит. Тихо, как мышка. Если бы я не видела, как она дышит, я засомневалась бы, живали она. Надеюсь, она почувствует себя гораздо лучше, когда как следует выспится.
С этими словами миссис Блум вошла в гостиницу, где ее радушно приветствовали хозяин и его жена.
Сквайр между тем заглянул в окно кареты и пригляделся к своей дочери. Все было так, как говорила миссис Блум: закутанная с головы до ног в свой голубой плащ, Элизабет спала, дыхание ее было ровным и почти беззвучным. Бедное дитя! Он, пожалуй, был грубоват с ней, но ведь это для ее же блага!
Сквайр, держа свою лошадь в поводу, обошел карету. Осмотрел колеса, проверил, на месте ли багаж, и тут услышал конский топот.
Трое мужчин въехали верхом на лошадях во двор, и сквайр, окинув всадников пристальным взглядом, испытал чувство зависти. Двое из вновь прибывших были рослыми, темноволосыми, одеты во все черное. Третий, светловолосый, казался более стройным, даже худощавым, и одет был как истинный денди – пальто и ботинки были явно приобретены в самых дорогих магазинах Лондона.
Все трое подъехали к самому входу в дом, один из темноволосых спешился и снял шляпу, Лучи послеполуденного солнца высветили серебряные нити в его темных волосах и четко обрисовали черты лица.
Сквайр растерянно моргнул: он узнал это лицо, нос красивой формы и твердо очерченный подбородок. Он подошел поближе и поздоровался:
– Добрый день, джентльмены. Прошу извинить мою бесцеремонность, но вы, случайно, не в родстве с лордом Грегором Маклейном?