— Мать у меня была красавицей. Мужчины вечно пялились на нее. Однажды она сбежала с любовником. У отца ушло пять лет на поиски, но в итоге он нашел их — они скрывались на острове Испаньола. Он убил обоих, поскольку имел на это право. Со мной такого никогда не случится. — Он раскинул длинные волосы на ее груди, прикасаясь к соскам и наблюдая за реакцией на ее лице. — Ты очень красива, Анжела, и твоя красота принадлежит мне. Эти волосы, это тело, они мои.
Его дыхание участилось. Капли пота выступили у него на лбу.
— Волосы — это первое, что я заметил в тебе, густые, словно бархат, и необыкновенные, будто черный опал. Именно эти волосы я решил заполучить. — Он запустил в них пальцы, подняв и откинув назад через плечо. — Теперь, став замужней женщиной, ты станешь носить свои волосы, подобрав их кверху. Но наедине со мной ты всегда будешь их распускать, вот так.
Он зашел ей за спину, встав так близко, что Анжела ощущала его дыхание на своей шее.
— Наклонись, — быстро прошептал он.
У нее перехватило дыхание.
— Сеньор?
Она почувствовала грубые руки на своих плечах.
— Давай!
Она повиновалась, и Наварро внезапно сгреб ее волосы в кулак и притянул к себе.
— Не дергайся! — приказал он…
Она стала сопротивляться и, почувствовав болезненное, неожиданное проникновение в свое самое сокровенное место, закричала. Но он скомандовал ей заткнуться, напомнив о гостях во дворе, и Анжела прикусила язык. Он еще сильнее дернул волосы, словно лошадиные поводья, оттянув ее голову назад так, что она едва могла дышать.
Анжела зажмурилась и стиснула зубы, пока он продолжал свое насилие. Боль и унижение переполняли ее. Когда она всхлипнула, он рванул волосы на себя, голова у нее запрокинулась, и она испугалась, что сейчас сломается шея. Красное облако поплыло перед глазами. Она хватала ртом воздух. Его толчки были беспощадными, зверскими. Горячие слезы жгли ей глаза.
Когда он отпустил ее, она, задыхаясь, повалилась на пол.
Наварро застегнул штаны и налил бренди в свой бокал.
— О всяких дурацких планах насчет садов и виноградников можешь забыть. Теперь это моя земля, и только я буду решать, что с ней делать. Я пригоню больше скота и овец и посажу больше травы для пастбищ. Твоим уделом, жена, будет спальня и кухня.
Она вслепую схватилась за край кровати и стала подниматься, но Наварро приказал ей оставаться на коленях.
— И никаких конных поездок. Жене Наварро не подобает скакать по полям, как какому-нибудь кабальеро. Я нашел покупателя для Сирокко. Он приедет за ним завтра утром.
— О, нет! Сеньор…
Он подошел к бутылке с бренди.
— Я не могу допустить, чтобы ты называла меня сеньором. Мы женаты. Так не пойдет. Перед другими людьми можешь называть меня Наварро. Но когда мы будем одни в этой комнате, ты станешь обращаться ко мне — господин.
Она потрясенно смотрела на него. И вдруг увидела холодные бездушные глаза, а в них свою будущую совершенно бесправную жизнь. Решение пришло мгновенно.
— Я сделаю, как вы прикажете, сеньор, — произнесла она, во рту у нее все пересохло. — Я сделаю все, что ни попросите, если вы сделаете одну вещь для меня. Отправьте мою маму в Испанию.
Он покачал головой.
— Присутствие твоей матери здесь — гарантия твоего послушания. Они с твоим никчемным, презренным папашей будут жить здесь ровно столько, сколько я пожелаю.
Она заплакала.
— Тогда я вас возненавижу, — прошептала она, горько всхлипывая.
Он пожал плечами.
— Ради бога, мне все равно. Мне не нужна твоя любовь. Я лишь хочу, чтобы ты родила мне сыновей и оставалась красивой. На этом я настаиваю: чтобы ты никогда не теряла свою красоту. Теперь назови меня «господин».
Она молчала.
— Ладно. Я выселю твоих родителей сегодня же ночью. Интересно, как долго они протянут без гроша в кармане?
— Нет! Пожалуйста! Умоляю вас!
— Тогда делай, что тебе говорят, и я продолжу выделять твоему отцу средства на покрытие долгов, а твоя мать будет жить в достатке. Ты поняла меня?
Она задавила всхлип.
— Да… Господин…
Наварро погладил волосы жены, стоявшей на коленях.
— Вот и отлично. А сейчас, дорогая, ночь только началась. Что бы нам такое попробовать, а?
Проснувшись, она обнаружила, что лежит голая под простынями, боль пронизывала все тело. Рядом храпел Наварро. Анжела долго лежала, стараясь не думать о тех унижениях, которые он заставил ее вытерпеть, и предвидела, что ожидало ее после свадьбы, на протяжении всех будущих лет и темных ночей.
Всхлип сорвался с губ. Она быстро прикрыла рот рукой и тревожно посмотрела на Наварро. Тот по-прежнему спал.
Тогда она медленно сползла с кровати и перебежала в соседнюю комнату. Он так и не пошевелился. Анжела обмыла тело, зная, что никогда уже не будет чистой, и потом облачилась не в ночную сорочку, а в одежду для верховых прогулок, потому как понимала, что это будет в последний раз. Она двигалась машинально, не выказывая никаких чувств. Заплела свои волосы, не заметив, что в них остались хрупкие лепестки бугенвиллии с подушки. Затем выскользнула из спящего дома и, тихо оседлав Сирокко в конюшне, вывела его за забор и в поля и поскакала на запад по Камино Виехо, мимо смоляных ям, болот, вперед к низким изрезанным горам, черневшим на фоне звездного неба. Она не знала, куда скачет и почему. Ее подгоняли инстинкт, страх и унижение. Никто не должен узнать о том, что произошло сегодня. Она скакала, хоть это и причиняло ей боль, а возможно, именно поэтому — каждое движение коня напоминало ей, что Наварро сделал и, несомненно, будет делать с ней всю оставшуюся совместную жизнь. Анжела почувствовала, как ее беспомощность превратилась в ярость. Она скакала, словно желая умчаться вместе со своим любимым Сирокко на самый край земли.
Подъехав к подножию гор, минуя деревню, где некрещеные индейцы продолжали жить по старым обычаям, она двинулась дальше по тропе, пока не увидела необычное нагромождение камней с вырезанными на них странными символами, которые, она откуда-то знала, изображали ворона и луну. Здесь она отыскала вход в узкий каньон и, не догадываясь, что привело ее сюда, направила коня вверх по каменистому уступу.
Она обнаружила пещеру, не понимая, как ей это удалось, и, войдя внутрь, почувствовала, что оказалась в знакомом месте. «Я уже была здесь раньше».
Анжела пришла только передохнуть. Она решила, что сбежит, уедет далеко-далеко, прочь от Наварро и его жестокости.
Наконец все слезы и всхлипывания, которые она удерживала в груди, вырвались наружу бурей рыданий. Упав на земляной пол и плача так, будто ее сердце разрывалось пополам, она молилась Деве Марии. И вдруг услышала, как голос в душе прошептал: «Ты не можешь убежать, дочь. Теперь у тебя есть обязанности, которые ты не имеешь права переложить на чужие плечи. Но ты найдешь в себе силу духа, духа своих предков».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});