в роскоши, всласть накупаться… А за все это на двоих с Ритой лишь простая обязанность — кормить пять кошек и выгуливать пса Гасси, да еще поливать цветы… И вместо этого вдруг загреметь в больницу! Да, попадись ей сейчас этот дорогой своячок, он бы так получил, что проплакал бы всю оставшуюся жизнь!»
— Словом, отпуск накрылся, — вслух резюмировала она и тяжко вздохнула. После чего сестра вкатила ее в палату.
Две женщины приветствовали ее молчаливым кивком. Одна, со светло-пепельными волосами до плеч, что лежала на кровати у дверей, была с заплаканным опухшим лицом и выглядела весьма уставшей от жизни. Зато другая, у окна, оказалась яркой элегантной блондинкой с тщательно уложенной прической. Она лежала, вытянувшись на кровати и закусив губы. Костюм, который оказался при ней — это отметила Тина, несмотря на все свои боли, — был определенно не дешев. К тому же настоящие драгоценности, а утренний халат темно-вишневого цвета, который лежал на спинке в ногах, был наверняка из чистейшего шелка!
«Как оказалась такая птица здесь, в третьем классе? — подумалось Тине. — Такой место в первом, такая совсем не для нас».
— Добрый день! — снова кивнув, приветствовала ее Ирина.
— Привет! — отозвалась она и, свалившись с помощью сестры на свободную кровать, тяжело уронила голову на подушку.
— Вы с собой ничего не взяли? Белье и прочее, — справилась сестра Агнес.
Тина покачала головой:
— Какое там! Еле доползла до телефона…
— В таком случае я вам сейчас принесу больничный халат и полотенце. Попытайтесь тем временем раздеться.
С этими словами она покинула палату, и трое женщин остались одни. Тина расстегнула пояс, молнию на джинсах и попыталась их стащить. Но режущая боль свалила ее.
— Постойте, я вам помогу. — Ирина подошла к кровати. — Вам, наверное, совсем плохо.
Тина кивнула:
— Куда уж хуже… Двустороннее воспаление яичников. А вы? Наверное, уже сегодня выписываетесь?
— Нет, у меня ничего чрезвычайного. Я только что поступила. Что-то должны обследовать, проверить матку.
Ирина осторожно стащила джинсы. Когда снимала их с бедер, Тина опять застонала:
— Дерьмо! До чего же больно… И все из-за этой свиньи, моего родственничка!
Ирина наконец справилась с джинсами, сняла колготки, стащила через голову ее мальчишескую рубашонку.
— Кстати, меня зовут Мартуссен. Ирина Мартуссен, — сочла она нужным представиться.
— А я — Тина Шёнлес. Но можете звать меня просто Тиной и на «ты». Какие уж там церемонии.
Теперь они обе взглянули в сторону Герды. Но та лежала, словно застывшая, и тупо смотрела в стену.
— А как зовут вас? — спросила Ирина.
— Герда Бекер, — коротко отозвались от двери.
Ирине очень хотелось быть вежливой, и она осведомилась:
— Я слышала, вы упали со стремянки и теперь боитесь за ребенка. Вы ведь беременны…
Герда вдруг резко подпрыгнула и, застыв как свечка, прямо-таки рявкнула:
— Да нет же, черт побери! Совсем наоборот. Я именно и хочу его потерять!
У всех перехватило дыхание, и в палате стало так тихо, что слышно было бы, если б упала иголка. Все трое остолбенели, будто от страха. Герда — потому что впервые из нее громко вырвалось то, что не давало ей покоя. Тина — потому что этому юному, простодушному, по-домашнему воспитанному существу вообще непонятны были такие материи. А Ирина — потому что ее самым страстным, самым заветным желанием было завести ребенка и ей страшно стало, что вот эта, лежащая рядом, желает погибели своему еще не родившемуся ребенку!
В этот момент дверь распахнулась и показалась сестра Агнес с халатом для Тины.
— А, вы уже смогли раздеться!
— Мне помогла Ирина, — ответила Тина, чтобы хоть как-то разогнать тягостную тишину.
— О, это очень мило с вашей стороны. Мы очень ценим, когда наши пациенты помогают друг другу. Это экономит и наше время и наши труды.
Только сейчас Ирина вышла из оцепенения. Она отвернулась, отошла к окну и уставилась в него невидящим взглядом. Сначала грубость этой Герды, потом фамильярность остальных. Ей было непонятно такое обращение с едва знакомыми людьми, и всегда требовалась определенная дистанция в отношениях с другими. Лучше уж была бы отдельная палата. Или хотя бы с одним человеком… А впрочем, ведь здесь она будет недолго. От пяти до семи дней, как обещал доктор Фляйшер. А потом домой. На виллу, где ее уже ждет одиночество…
Ирина снова обернулась — как раз в тот момент, когда Тина облачалась в неопределенного цвета больничный халат, который имел разрез сзади, как на распашонке для малышей. Потом взглянула на Герду, которая все еще потихоньку плакала и сосала палец, словно грудное дитя. Затем повернулась к сестре Агнес, которая ставила Тине капельницу — игла в вену, присоединение трубки, установка скорости переливания жидкости… Больничная рутина, опытные руки.
— Ну вот, — сказала Агнес, управившись с капельницей и оглядев своих пациенток. — Полагаю, что у всех все в порядке или есть какие-то пожелания?
Никакой реакции, словно сестра Агнес обратилась просто к стенам.
— Итак, если что потребуется, просто позвоните. — Она улыбнулась.
Но и на улыбку, как и на ее вопрос, никто не ответил.
Ну что ж, вам виднее, казалось, решила она и тихо выскользнула из палаты.
Позже, когда кончилась смена и сестра Агнес передавала дежурство сестре Хильдегард, она доверительно проинформировала ее:
— В пятнадцатой трое новеньких. Смотри, как бы не прихватить там насморк: у них там настроение — ниже нулевой отметки.
Сестра Хильдегард усмехнулась и только пожала плечами:
— Ах, какие там страхи! Знакомая картинка — сперва они зеленеют от неприятия друг друга, а когда первая выписывается домой, все льют горючие слезы разлуки…
ГЛАВА 2
Они вошли в палату, словно стайка гусей. Впереди шествовал Симон с обязательным букетом цветов в руке. («Конечно, опять эти гвоздики, потому как самые дешевые!») За ним следовал Гарди, ее семилетний отпрыск, полная копия своей мамы. Гарди смущенно улыбался, держась за своего двенадцатилетнего брата Рики, что он делал всегда, если что-то было не так. А последним в комнату вступил Бернд, их отец.
Так вот они каковы, эти мужчины Герды! Трое маленьких поцеловали ее, глава семьи откашлялся и улыбнулся весьма вымученной улыбкой. Скорее это даже была не улыбка, а что-то вроде сочувствия с укором во взоре: «Как ты могла допустить, чтобы свалиться со стремянки, оставить меня одного с этой оравой, а самой устроиться в больнице, для легкой жизни!»
После своего влажного поцелуя Симон небрежно бросил букет на кровать и, засунув свои кулачки в карманы, приступил к обследованию палаты. Сначала он обошел кругом кровать Герды, тщательно осмотрев