Из литературы и искусства мы, например, постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением, исследованием, что ли, тех процессов, которые происходят из глубины народных масс. Литература, театры, кино — все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и подымать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства, — словом, всякой безнравственности.
В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху… Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого.
Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу — все это мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветет махровым цветом.
И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или даже понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратив в посмешище, найдем способ их оболгать и объявить отбросами общества. Будем выбрасывать духовные корни большевизма, опошлять и уничтожать основы духовной нравственности. Мы будем расшатывать таким образом поколение за поколением.
Будем браться за людей с детских, юношеских лет, главную ставку будем делать на молодежь, станем разлагать, развращать, растлевать ее.
Мы сделаем из них циников, пошляков, космополитов. Вот так мы и сделаем».
Поляков поверил в возможности американцев.
* * *
Предательство Полякова и его деятельность на ФБР и ЦРУ можно оценивать по-разному, однако есть одна непреложная истина, что работал он настолько осторожно, что в течение многих лет не мог попасть в поле зрения органов госбезопасности СССР. А свое командование он сумел покорить «достижениями в вербовочной работе». Американцы ему серьезно помогали в создании имиджа опытного вербовщика.
В основном его преступная деятельность протекала в зарубежных условиях, где Поляков предпочитал передавать информацию из рук в руки. При таких условиях возможности советской контрразведки были сужены пределами функционирования офицеров безопасности того или иного нашего посольства или другого учреждения СССР, что позволяло подобной агентуре легко и свободно, а главное — объяснимо вступать в контакты с иностранными разведчиками.
За границей «Бурбон» тоже активно использовал официальные возможности для личных встреч с американскими разведчиками: представительские банкеты, охота, рыбалка, экскурсии, просмотр кинофильмов и прочее.
Его коммуникабельность с иностранцами сослуживцы часто считали за смелость опытного профессионала. Он был контактен, коммуникабелен, словоохотлив, считался балагуром в незнакомой компании. Быстро сходился с заинтересованными им людьми.
Находясь же в Москве, шпион категорично отвергал такую стратегию в операциях по связи, как личные встречи, а широко применял закладки в тайники, хотя сам тайники никогда не изымал — категорически запрещал это делать американцам.
Как уже говорилось выше, он активно практиковал «сброс-выстрел» собранной секретной информации на американское посольство, используя портативный импульсный передатчик. Именно такие способы поддержания связи с представителями ЦРУ в Москве позволяли ему уходить от прямых с ними контактов. Оберегали его от глаз наружной разведки и в какой-то мере успокаивали военных контрразведчиков — объект в длительных паузах не проявлял себя, что позволяло военным контрразведчикам иногда склоняться к мысли, что он не работает на противника.
Когда Поляков находился в Москве, он часто вспоминал слова, сказанные еще в США одним из сотрудников ЦРУ на конспиративной встрече перед его возвращением в Советский Союз:
— Запомни, Дмитрий, русские обожают ругать свою страну, свою власть, своих вождей, свои порядки, но не терпят, когда это делают иностранцы. Не будь чистюлей, оставайся, как все, но не переходи границу дозволенного, — чистоплюй, привередливый человек, отстраняющийся от неприглядных сторон жизни, так же подозрителен, как и тот, который настроен к своей стране как критикан.
* * *
Однако Поляков с выгодой для себя нередко пользовался этими полюсами, когда нужно было приблизить, расположить какого-то интересного ему человека к себе. Все зависело от обстоятельств и сущности субъекта.
Хорошо изучив печальный опыт работы американцев с проваленными практически по их вине агентами ЦРУ подполковником Поповым и полковником Пеньковским, на которых советская контрразведка вышла через их посольские связи, третий «П» — Поляков сделал крен в сторону безличных контактов со своими боссами.
В работе по отбору шпионской информации он тоже подходил избирательно, понимая, что выдать чужой секрет, к которому допущены и другие люди, есть, естественно, предательство. Но оно, это предательство, всегда прикрыто шеренгой стоящих рядом с секретом секретоносителей, которыми в первую очередь заинтересуются органы госбезопасности, а вот выдать свой секрет, к которому допущен лишь ты, — это глупость, граничащая с самоубийством через элементарный провал. Он эту аксиому твердо усвоил и придерживался ею на протяжении всей преступной деятельности, что затрудняло прямой выход контрразведки на оборотня.
Но, после того как начала рваться нелегальная сеть и сыпаться агентура ГРУ в США, военная контрразведка КГБ начала активный поиск возможного предателя.
Однако тогда Поляков опять в список подозреваемых лиц не попал. Оказался он в поле зрения несколько позже по признакам возможного причастия к утечке секретных данных — «чужого секрета». Факт самого предательства был очевидным, но и здесь подозреваемый выпал через редкое сито военной контрразведки, которой он показался незначительной, мелкой случайностью, как уже упоминалось ранее, в списке более колоритных фигур в оперативном плане.
* * *
И все же военная контрразведка постоянно шла за ним по пятам, понимая, что пули предательских сливов информации противнику страшнее пуль свинцовых, тем более в разведке. Такая объективная оценка опасности оборотня в системе ГРУ заставляла оперативников шевелиться.
В ходе проведения оперативно-технических мероприятий чекистами было зафиксировано, что генерал-предатель чувствовал их дыхание где-то рядом и замирал, прекращая всякие телодвижения: сидел больше дома или занимался перестройкой дачи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});