— Да,— согласился Жюэль,— не исключено, что и на втором острове мы найдем документ, отсылающий нас на третий остров!
— И на четвертый, и на пятый, и на все острова всех частей света,— сказал Трегомен, сокрушенно покачивая большой, доброй головой.
— И вы, конечно, всюду будете сопровождать моего дядю, господин Трегомен?
— Я?
— Да. Вы… вы же ни в чем не сможете ему отказать!
— Это правда. Бедняга очень меня огорчает, и я опасаюсь, как бы он совсем не свихнулся.
— Ну, так вот… А я, господин Трегомен, твердо решил ограничиться вторым островом. Разве Эногат мечтает о принце, а я — о принцессе?
— Конечно нет! Впрочем, теперь, когда богатства делятся пополам с этим крокодилом Замбуко, речь может идти только о герцоге для нее и герцогине для тебя…
— Не надо так шутить, господин Трегомен!
— Прости меня, мой мальчик, во всем этом нет ничего веселого, и если придется продолжать поиски…
— Продолжать?— вскричал Жюэль.— Ну уж нет! Мы отправляемся в залив Лоанго, согласен! Но дальше — ни за что! Я заставлю дядю вернуться в Сен-Мало!
— А если этот упрямец откажется?
— Если откажется? Пусть тогда путешествует без меня. Я вернусь к Эногат. Через несколько месяцев она станет совершеннолетней, и я женюсь на ней наперекор всем препятствиям!
— Послушай, мой мальчик, не сердись, наберись терпения! Все образуется, поверь мне. Ты женишься на малютке Эногат, и я спляшу ригодон[340] на вашей свадьбе!… А сейчас мы должны вернуться в гостиницу, чтобы не опоздать на дилижанс. Очень хочется приехать в Бон до наступления ночи, чтобы увидеть хоть кусочек этого города! Ведь другие города, и Константину и Филиппвиль, мы увидим только из окна поезда! А что увидишь из окна?… Если же нам не удастся осмотреть Бон, я наверстаю свое хотя бы в Алжерре… Я полагаю, мы остановимся там на несколько дней.
— Конечно,— ответил Жюэль,— едва ли найдется пароход, который немедленно отправится к западному берегу Африки, и мы волей-неволей должны будем подождать.
— Подождем, подождем! — повторял Трегомен, радуясь, что увидит чудеса алжирской столицы.— Ты знаешь Алжерр, Жюэль?
— Да, господин Трегомен.
— Мне рассказывали моряки, что это очень красивый город, расположенный амфитеатром[341]. Мы посмотрим его набережные, площади, арсенал[342], мечети, дворцы… особенно дворец Мустафы.
— Алжир — превосходный город, господин Трегомен,— ответил Жюэль.— Но я знаю место еще более красивое… Это Сен-Мало…
— …и дом на улице От-Салль… и уютную комнатку в первом этаже… и очаровательную девушку, которая в ней живет! Конечно, я согласен с тобой, мой мальчик! Но раз уж мы здесь, позволь мне надеяться, что я смогу осмотреть хотя бы Алжерр!…
Лелея эту мечту, Трегомен вместе со своим молодым другом направился в гостиницу «Тагаст». Да и пора уже, потому что запрягали лошадей. Дядюшка Антифер ходил взад-вперед большими шагами, ругая запоздавших, хотя те вовсе не опоздали. Трегомен опустил голову, встретив его испепеляющий взгляд. Через несколько минут все разместились, и дилижанс покатил по ухабистому спуску Сук-Ахрас.
Жаль, право, что Трегомену не разрешили осмотреть эти тунисские земли. Ничего более живописного нельзя себе представить: холмы, похожие, скорей, на горы, лесистые овраги, заставившие будущих строителей железной дороги делать бесчисленные повороты и объезды; крепкие утесы среди могучей растительности. Повсюду разбросаны поселки, где копошится туземное население; ночью перед хижинами горят костры для защиты от диких зверей.
Жильдас Трегомен охотно делился со своими спутниками всем, что ему удавалось узнать от возницы, а разговаривал он с ним при каждом удобном случае.
За год в этих зарослях убивают не меньше сорока львов, несколько сотен пантер, не говоря уже о бесчисленных стаях воющих шакалов. Саук, как и подобает человеку, не знающему французского языка, оставался равнодушным к этим потрясающим рассказам; дядюшку Антифера тоже нисколько не заботили тунисские пантеры и львы. Если бы их было по миллиону голов на острове, к которому он стремился, то и тогда он бы не отступил ни на шаг.
Но банкир, с одной стороны, нотариус — с другой, слушали истории Жильдаса Трегомена внимательно. Замбуко иногда хмурил брови и бросал косые взгляды через дверцу дилижанса, Бен-Омар, напротив, отводил глаза от этой дверцы, сжавшись в своем углу в комок, дрожа и бледнея, когда в густой придорожной чаще раздавался хриплый вой.
— Честное слово,— рассказывал Трегомен,— я узнал от кучера, что в прошлый раз на дилижанс напали звери. Пассажиры открыли стрельбу, чтобы испугать хищников. А вчера ночью пришлось даже поджечь дилижанс, чтобы отогнать огнем стаю пантер.
— А что случилось с путешественниками? — спросил Бен— Омар.
— Путешественникам пришлось идти до подставы пешком,— ответил Жильдас Трегомен.
— Пешком! — дрожащим голосом воскликнул нотариус.— Я… я никогда бы не смог!…
— Ну что ж, вы остались бы позади, господин Омар! Поверьте, мы не стали бы вас ждать!
Легко догадаться, что этот не слишком милосердный и не очень утешительный ответ исходил от дядюшки Антифера. Иначе он не вступил бы в разговор. А Бен-Омар теперь окончательно убедился, что он не приспособлен к путешествиям ни на суше, ни на море.
Однако день кончался, а хищники давали знать о себе только доносившимся издалека воем.
К своему огорчению, Жильдас Трегомен убедился, что дилижанс доберется до Бона только к ночи.
В самом деле, было уже семь часов вечера, когда в трех или четырех километрах от Бона они миновали Хиппо, старинный нумидийский город, ставший знаменитым из-за могилы Блаженного Августина[343]. Этот городок интересен и своими глубокими водоемами, в них старые арабские женщины занимались колдовством. Каких-нибудь двадцать лет спустя путешественники увидели бы на этом месте стены базилики[344]и госпиталя, появившиеся словно из-под земли благодаря могуществу кардинала Лавижери[345].
Между тем глубокая темнота уже окутывала Бон, прибрежную аллею вдоль крепостного вала, продолговатый мол[346], заканчивающийся на западе песчаным клином, могучие деревья, осеняющие набережную, новую часть города с его обширной площадью, где возвышается теперь статуя Тьера в бронзовом сюртуке, и, наконец, Касбу[347], которая произвела бы на Трегомена более сильное впечатление, чем Касба в Алжире.