Однако, какие бы они профессионалы ни были, а, чтобы дом стал именно жилым, за ними нужен контроль и осуществление общего руководства непосредственно кого-то из хозяев. Ведь одно и то же дело можно выполнить десятком разных способов: ту же мебель подвигать и расставить.
Вот я Марту этим заниматься и отправил. Не самому же мне на это внимание тратить? Я ж здесь на постоянку жить оставаться не собираюсь… вроде бы.
* * *
Глава 31
* * *
Большой пустой дом. Большой пустой сад. Красивый, ухоженный, приведённый к достойному статуса столичного элитного домовладения виду. В котором выметены все дорожки, вырублены и вырезаны все очаги беспорядочной поросли, собран и вывезен весь накопившийся мусор, подстрижен газон, подстрижены кусты, восстановлен какой-никакой ландшафтный дизайн… По такому приятно побродить с кружечкой свежевыжатого сока в руке, с немного необычным чувством осознания того, что это вот всё — не чьё-то чужое, а моё. Теперь, моё…
Необычное чувство. Раньше мне такое испытывать, понятное дело, доводилось, но очень нечасто. По пальцам одной руки пересчитать можно. Да и то, для этой цели рука запойного фрезеровщика подойдёт, на которой от пяти пальцев, дай Бог, два осталось. Первый: когда купил дачу. Второй… хм. Квартира. Хотя, квартира — это всё ж не то. Это просто место с койкой, рядом с которой можно сумку с вещами бросить и переночевать между рабочими днями на службе в быстротечные месяцы между очередными командировками. Та же казарма, только тише и спокойнее. Вроде, по документам, и своя, а по факту, по ощущениям… нет того чувства «МОЁ!». Нет.
Что ты изменишь в квартире? Обои на стенах переклеишь? Потолок старый советский белёный новомодным натяжным закроешь? Мебель ещё новую купить можешь и раза полтора её с места на место подвигать. Что ещё? Старую ванну выбросить, на её место новую душевую кабинку поставить? Ковры новые положить… да и всё, собственно. Больше ничего ты сделать не сможешь. Да и не захочешь: кругом соседи, с которых надо «согласия» собирать, газовщики, сантехники, электрики, линейщики и прочие коммунальщики. Запреты, регламенты, ГОСТы, ограничения… После десяти не шуметь, на выходных перфоратором не работать, боксёрский мешок не повесить, а повесить — не поработать с ним толком, так как тут же какая-нибудь «Баба Клава» с верхнего или с нижнего этажа прибежит мозг тебе выносить, так как у неё «побелка с потолка от тебя сыплется»…
А вот тут, сейчас, почему-то именно такое чувство собственничества присутствовало. Сам себе удивлялся. Умом ведь понимал, что здесь я ненадолго. Что, весь этот особняк с двором и садом, это всего лишь расширенная версия всё той же казарменной койки с вещевой сумкой, задвинутой под неё ногой, на которой можно переспать пару ночей перед следующим нарядом или командировкой… Понимал, что долго здесь не задержусь — не получится. Понимал…
Вот только, одно дело понимать, и совсем другое — чувствовать.
Я ходил по этому, теперь уже моему двору, трогал кору деревьев, проводил рукой по листьям только что подстриженных кустарников, шелестел ногами по ёршику газона… и мне было грустно. Потому, что это… это всё — именно то, чего я всегда хотел: свой дом, свой двор, свой сад, своя женщина…
И всё это здесь, сейчас, моё… И всё это ненастоящее: дом мой — но не позже, чем через неделю, а то и раньше, я из него уеду. Возможно, что навсегда. Двор — я могу успеть поставить здесь турники, макивару, горн и верстак… но не успею за ними поработать. Сад — я могу по нему побродить вот так, трогая то, что уже есть, даже успею посадить сколько-то собственных растений или кустарников… но никогда не увижу, во что они вырастут, не смогу попробовать, какие плоды принесут. Женщина… не любимая, не жена, не спутница жизни — рабыня, которую здесь, со мной, удерживает лишь Артефактный ошейник и какие-то не до конца мной понятые местные законы, касающиеся существования рабства и статуса самих рабов… которые стоят дороже, чем весь этот особняк.
Мне было грустно. В груди болело. Хотелось выть или материться, только не было силы для воя и слов для мата.
Вспоминались отец, мать, сестра… первая жена, вторая жена… так и не появившиеся дети. Грызло чувство потери и… зря прожитой жизни. Хотелось назад. Назад, туда, в начало своей жизни, туда, где всё пошло не так, где я всё запорол. Хотелось вернуться туда и исправить… что исправить? Как исправить? Да плевать, как! Главное, исправить. Исправить всё…
И даже было в какой-то момент ощущение, что я могу, что у меня получается. Получается сдвинуться по времени назад… Могу… Двигаюсь… Мог…
* * *
Открыв глаза, я увидел обеспокоенное лицо Марты, которая стояла передо мной и осторожно трясла меня за плечо, видимо желая, но не решаясь начать хлестать по щекам.
Я открыл глаза, снова закрывшиеся. Сфокусировал взгляд на Марте. Потом медленно повёл им из стороны в сторону, оглядываясь и пытаясь сориентироваться.
Я полулежал, расплывшись по садовой скамейке, всё там же, на территории недавно купленного особняка. Рядом, на земле валялась кружка, вокруг которой расходилось уже подсыхающее влажное пятно от пролившегося сока.
Видимо, я просто заснул, присев на эту скамеечку. Заснул, выронил кружку. И долго спал, не обращая внимания на оклики Марты. Она забеспокоилась и вышла меня проверить. И, похоже, что сон мой был так глубок, что больше был похож на беспамятство, раз она решилась до меня дотронуться, тем более, начать трясти, в попытках разбудить.
— Всё нормально, Марта, — остановил её руку своей рукой я. — Всё нормально, я просто заснул. Иди.
Она состроила недоверчивое лицо, но перечить