Преступления, за которые судятся поселенцы в Сибири, группируются более крупною цифрою около так называемого преступления "побега из Сибири", затем следует воровство со взломом, — преступление, которое служит обыкновенно коренною причиною ссылки поселенца, а в Сибири является следствием безвыходности положения. Затем поселенцы делаются убийцами, дотом виновными в развратном поведении (в особенности поселянки), в побегах из-под стражи, во взломе тюрем и в деланье фальшивых билетов.[72] Число других поселенческих преступлений, по количеству и сравнительно с предыдущими, довольно незначительно, чтобы делать какие-либо серьезные выводы. Во всяком случае, они не так многочисленны, как можно бы было ожидать при условиях бродяжьей жизни, при сильно развитом в людях этих пьянстве и по тому поголовному обвинению, которое взводят на них люди, судящие не по цифре и скрытому в ней смыслу, а из своекорыстного расчета оправдать свою неправильную деятельность или совершенное бездействие. Искание одной дикой воли и совершенного бездействия, в которых эти люди находят оправдание себе и обвинение поселенцам, — аргументы крупные и сильные на бумаге, но на деле не выдерживают критики. Всякий человек ищет для себя лучшего — таково свойство людской природы. Вообще всеми давно признано, что человек остается охотно там, где ему хорошо, охотно работает и трудится, когда его положение кажется ему сносным и когда постоянные неудачи и препятствия не доводят его до утраты веры в себя и не уничтожают его бодрости. Не забудем, что поселенцы довольно часто приходят с семействами: в 29 лет двести тысяч сосланных на поселение лиц обоего пола увлекли за собою семнадцать тысяч пришедших по собственной воле жен, детей и родственников. В той же Сибири имеются доказательства противного, слишком определенные, но достаточно не исследованные. В Сибири нет того места, где бы не жили староверы или, по-тамошнему, кержаки и где бы не рассказывали за верное, что редкий из этих богачей не имеет собственной деревушки, куда он едет, как помещик, и встречается, как архиерей. Сюда, по завету отцов, богатые кержаки за удовольствие полагают для своей души принять всякого странника и тщательно уберечь его от грядущих напастей и зол. Говорят, что некоторым приходилось прятать и беглых каторжных, и шатающихся поселенцев. При обысках они умели откупаться по древнему способу, которого не чуждался и сам де-Геннинг — основатель города Екатеринбурга, умевший не брезговать беглым ссыльным и за крепкие подкупы приселявший к новому городу даже беглых с каторги. Около Екатеринбурга и около Тюмени испокон веку бывали притоны для бродяг из раскольников.
В Сибири повсюду рассказывается недавний случай находки одним из земских чиновников целого селения, нигде в книгах не записанного, нигде на картах не нанесенного, о котором ближайший становой пристав (по-сибирски заседатель) ничего не знал и ни от кого не слыхал.
Для кого же теперь тайна организации свободных или, как привыкли выражаться, самовольных поселений, не говоря о ежемесячных приселениях каторжных к поселенцам и — наоборот? Кому не ясно, что более счастливые плодородием и более защищенные природою и безопасные места в Сибири охотнее избираются самовольными поселенцами для свободных поселений и что между ними Алтай по преимуществу облюбленное место? В том обширном клине благодатной земли, который врезался между реками Биею и Катунью, стремящимися слиться в Обь, давно уже велась эта опасная игра в ставки новых деревень по народным образцам допетровских времен, еще очень живучим и хорошо прилаживаемым в Сибири. Для Сибири вопрос о свободной народной колонизации не кончился, хотя, правда, и в России он совершенно убит только в середине нынешнего столетия. В Сибири мы сами видели, в 1861 году, десяток малороссов, пришедших из Киевской губернии в нахваленную им Сибирь поискать хороших земель, под Омском схваченных за бродяг и в Омской тюрьме откровенно и простосердечно высказавших нам то же самое показание, какое дали они и по начальству. А сколько сибирские экспедиции о ссыльных записали под именем поселенцев — также в недавние и наши времена — дворовых людей (преимущественно губерний Московской и Пензенской), бежавших от господ, и крепостных крестьян, пришедших из густонаселенных губерний на золотые прииски, полюбивших Сибирь больше родины и пожелавших в ней остаться. Схваченные за бродяг, посаженные в тюрьму и выученные там по дешевому способу показать себя не помнящими родства — они достигали цели: наказанные при полиции, они записывались в звание поселенцев. Некоторые, для вящего удостоверения в показаниях своих, делывали на лицах искусственные шрамы, чтобы походить на поселенца, освобожденного от каторжных работ. Таким же способом показания не помнящими родства остались в Сибири жены, приходившие повидаться с мужьями и также запертые в остроги. Званием непомнящих прикрываются бродяги и ссылаются без наказания; но только сделавших ложное показание секут при этом. Требовалось много искусства для того, чтобы звание это оставить за собою: надо хорошо знать увертки и крючки в уголовных законах и, сверх того, запастись духом упорства, упрямства, устойчивости и скрытности. Бродяги бывают одарены этими качествами в высокой степени совершенства: они легко и храбро отказываются на очных ставках (если таковые дают им) от родных, родителей, жены и детей. Неопытные приобретали эти способности в тюрьмах. Сделавшись арестантом, непомнящий бродяга стоит вне опасности в том смысле, что его уже никто ни наказать, ни допрашивать в тюрьме не имеет права, кроме его непосредственного начальства, каковы на этот раз судебные власти. Грубости и дерзости он, кроме этих лиц, может говорить всем: оттого-то многие из бродяг пользуются этим правом охотно и отводят на том свою греховную душу. Большое количество беглых дворовых людей в поселенцах служило также одною из причин, задерживавших в Сибири развитие земледелия и ремесел: бывшая дворня гнушалась сохи и согласна скорее идти в ямщики, ходить в лес на козуль и сохатых. Некоторым ямщикам счастливилось: за Байкалом были такие, у которых водилось троек до 15.
Внутри Алтая, близ китайской границы на правом берегу Катуни, при устье реки Аколу и на верхней Бухтарме до сих пор живут инородцы, составляющие Ойманскую управу. Это — ойманцы беглопоповщинской секты, русского происхождения; предки их — беглые солдаты и заводские рабочие люди. Придя в Алтай, они бродили с места на место, отбивались от военных отрядов, посланных для поимки, и хотели уйти за границу. Но им было объявлено в 1791 году, по ходатайству губернатора, человека великодушного, прощение императрицы Екатерины Второй и дозволено приписаться в какое-либо податное состояние. Они избрали инородческое, и коренные русские люди славянской крови поселились здесь под видом и именем дикарей-инородцев! Люди эти, известные под именем каменщиков, живут вблизи рудовозного тракта между Зыряновским рудником и пристанью Иртыша, на пространстве 70 верст, не имеющем никаких жилых мест. В прошлом столетии сюда доступ был затруднителен, и они довольно долгое время могли поддерживать свое существование охотою и разбоями. Бежали рабочие с женами и детьми, но к ним успели присоединиться разные молодцы — охотники до чужого добра. Сами заводские не были людьми с мирными наклонностями: тяжести работ, соединенных с лишениями, голодовками и частыми и суровыми мерами взыскания, успели их озлобить так, что еще до побегов они делали частые проступки. Заводские селения разделили на кварталы, учредили непременные денные и ночные караулы, построили будки и при въездах в селения расставили рогатки; предполагали со временем окружить все селения рвами и обставить теми же рогатками. Разные "злоумышленные развратники" продолжали склонять заводских к преступлениям и побегам. Устройства и безопасности в селениях не было. Начальство через сторожей стариков, сидевших у ворот, стало знать о всяком новоприезжем в селение, но о прихожих соблазнителях все-таки не получало точных и желаемых знаний. Религиозная пропаганда с соблазнами на вольную жизнь в темных лесах и в безопасных горах приготовила вполне независимые селения, рой маленьких республик. Екатерина, прощая их, принуждена была освободить их сначала от всех налогов и только, как с инородцев, указала брать небольшой ясак шкурами пушных зверей. Такая первоначальная осторожность позволила впоследствии обложить их податями наравне с прочими крестьянами. К селениям «каменщиков» мало-помалу добровольно присоединялись другие крестьяне и выселялись из своих деревень правительством те, которых оно считало благонамеренными и способными благотворно влиять на независимый дух коренных поселенцев реки Катуни и соседних диких мест, бесплодностью и безлесием живо напоминающих степь.