Читать интересную книгу Сибирь и каторга. Часть первая - Сергей Максимов

Неопределенность положения ссыльнопоселенцев этими мерами все-таки не исправлена; нам приходится убедиться в том, что прочного водворения ссыльных не достигнуто. Сибирь до сих пор представляет страну, где бродячие народы мало-помалу становятся оседлыми, но оседлые люди сделались бродячими. Ссыльное население этой страны представляет движущуюся массу, постоянно переменяющую свое место, где ни один индивидуум не сидит спокойно на месте. Если у кочующих народов замечается определенный закон, по которому они совершают свои передвижения, то у кочевников из оседлого племени людей вместо закона встал произвол и передвижениями их управляет какой-то незримый и непонятный рок. Только некоторая часть этих людей обнаруживает определенное стремление на запад, в Россию, на родину. Остальная часть безразлично и непоседливо бродит по всем сторонам Сибири, наполняя ее тюрьмы снизу доверху и затрудняя местные власти 3 крайней степени. Вот что говорят правдивые цифры в подкрепление нашей первой мысли. В 1833 глдк принято Сибирью посланных на поселение и на житье 5011 мужч., 970 женщ. В 1838 году возвращено из России бежавших с мест поселения 995 мужч., 41 женщина (с лишком пятая часть всего количества[68]).

Таким образом, из 52 651 мужч. и 11 123 женщ., сосланных на житье и на поселение, бегали в Россию 5800 мужч., 208 женщ., или с лишком 10-я часть всего поселенческого населения, вновь собранного в Сибири за те же девять случайно нами взятых лет.

Некогда, в тридцатых годах, подобное яркое явление объяснили просто тем, что "ссыльным не нужно поселений, их желание — стремиться к бродяжеству, глупой воле и преступлениям", что "побеги повторяются несколько раз сряду, пока беглецы, узнав по опыту невозможность побега в Россию, не сделаются домоседами". Теперь нам нет нужды прибегать к таким голословным выводам, мы достаточно видели и причину постоянного скитания поселенцев по чужим дворам, и доказательства, слишком яркие для того, чтобы считать побеги в Россию не только возможными, но и весьма легкими.[69] Конечно, всему бывает конец: ссыльные поселенцы действительно делаются, после бесчисленных шалостей, преступлений и бродяжества, оседлыми. Бывают и такие случаи, что поселенец с первого раза садится на место и сидит на нем, не срываясь и не сбегая. Но это все частные, отдельные случаи; общая картина показывает другое. Так, например, в течение тридцати пяти лет[70] сослано в Сибирь на поселение и на житье 214 583 человека (181 822 муж. и 32 761 жен.), а между тем сибирский край не заселяется в такой мере, как это необходимо для его собственного блага и пользы государства вообще. С отменой в 1753 году смертной казни в России из русских губерний отправляется в Сибирь еж годно около 10 тысяч человек, из которых до 8 тыс. назначается на поселение. Казалось бы, что народонаселение Сибири должно значительно увеличиться но факты не оправдывают этого предположения. Несмотря на естественное умножение русских старожилов, общее народонаселение Сибири давно уже остается в одном и том же положении. К числу многих причин относят также и безнравственность поселенцев, их распутную жизнь, а вследствие того, и ту порчу от них, которая пускает глубокие корни даже между старожилами. Один из старожилов выражает такое сетование: "Исчезло прежнее простодушие сибиряков, которым они так славились. Обилие страны и легкость приобретения всех жизненных потребностей породили леность, беспечность, а затем плутовства всякого рода сделались главными основаниями их действий". Отсюда произошло непомерное возвышение цен на хлеб и другие продукты. Все это произошло в такой стране, где "необыкновенное плодородие почвы, без всякого удобрения, даже обработанной, дает нередко урожаи ржи сам-15 и более и где необъятные пространства тучных пастбищ покрывались прежде многочисленными стадами разного рода скота! Леность и нерадение — вот главные виновники всего зла, и нужны сильные меры, чтобы остановить эту нравственную болезнь. Для этого необходимо: 1) изменить в некоторой степени образ ссылки и водворения преступников в Сибири; 2) изыскать средства к их занятиям, которые принесли бы большую пользу как им самим, так и обществу и государству; 3) принять меры к устранению по возможности безбрачной жизни ссыльных; 4) прекратить бродяжничество между ссыльными, ныне в Сибири находящимися, и 5) устроить всевозможные меры к прекращению плутовства при всех сделках и по всем, отраслям промышленности".

Такова картина, представляемая в настоящее время бытом поселенцев, когда взглянем на нее попристальнее и вникнем в частности.

Ни один еще поселенец не уходил в Россию тотчас по прибытии на место; во всяком из них довольно еще энергии, чтобы попытаться, не будет ли здесь лучше, нельзя ли пожить на себя и на семью. Даже в поселенцах, пришедших одиночками, достаточно убереглось покорности судьбе и желания подчиниться своей участи. Надо весьма пожить в тюрьмах и там поучиться, надо много и сильно осмотреться и в самой Сибири, кругом себя, чтобы дерзнуть предпринять такое смелое и трудное дело, каково обратное путешествие на дальнюю родину. Если, с одной стороны, чрезвычайно сильно развита и весьма знаменательна в русском человеке любовь к родным местам и, при разлуке с ними, желание побывать и увидеть их снова, то, с другой стороны, понадобится много сильных причин, чтобы привести в исполнение такое дело, которое на глазах самих же поселенцев не всегда удается. В редком селении нет таких, которые были за то наказаны и, возвращенные опять, водворены с новыми стеснениями при кое-каких правах и льготах (отданы в работники, записаны в крестьяне без вторичной льготы, с хороших мест водворены на худшие, побывали в заводских работах и проч.). Между тем не редкость такие случаи, что бегали в Россию семейные поселенцы и уводили с собою жен, детей и родственников, пришедших за ссыльными по собственной воле. Конечно, в большинстве случаев прочнее сидит на месте семейный поселенец, но опять не диковинка тот факт, что неудачи и несчастья разбивают семью, и члены ее расходятся в разные стороны искать пищи и заработка. Отец-большак делается кукушкою в истинном и переносном значении слова: либо покидает детей в чужом гнезде, либо бродит по лесам и дебрям, на вестях у генерала Кукушкина. Про одиночек из поселенцев и говорить много нечего. Для них, разумеется, уже нет крепких пут, привязывающих к месту, даже и таких, не совсем надежных пут, какими, по-видимому, пользуются семейные их товарищи. Одиночку, а в особенности вновь прибылого, старожил всегда встречает недружелюбно. Сколько бывало таких случаев, что поселенец, получивший надел земляного участка, отдавал его первому охотнику из крестьян в кортому, а сам брел искать счастья в чужих и дальних людях.

Против одиночек из поселенцев ставят преграду, как мы выше сказали, сибиряки-старожилы, неохотно отдающие дочерей своих за поселенцев. Правительство издавна хлопотало об истреблении этого предрассудка льготами, острастками, наставлениями и внушениями синода. В 1825 г. женский вопрос все-таки остановился на приобретении "покупкою или выменом" от сопредельных Сибири кочующих народов детей женского пола для вознаграждения недоимки в Западной Сибири женского пола. "Приобретение детей, — говорит сенатский указ от 11 февраля 1825 г., - удобнее рослых и на будущее время средство сие упрочиться могло бы с лучшею удобностью. Довольно употребить для лучшего успеха нужную денежную награду тем, кои таковых женского пола детей приобретать будут". Малолетних девочек, окрестив в православную веру, велено размещать по семействам, в женском поле наиболее нуждающимся, а чтобы содержание их не было тягостным, определить для каждой потребное денежное и хлебное содержание до 15-летнего возраста. При выдаче замуж никогда не принуждать выходить в те семейства, где они воспитывались, а предоставлять каждой в том полную свободу. Расходы по этому предмету дозволен но употреблять по принадлежности из остатков сбора на земскую повинность, "яко издержки для общественной пользы потребныя". В 1831 году положено было выдавать 150 руб. казенных денег каждому старожилу из казенных крестьян и мещан, который отдаст за ссыльнопоселенца свою дочь или родственницу и примет зятя для житья и работ в собственном доме; в 1840 году принуждены были придумать новую меру, вызванную неудачею первой. Женщине свободного состояния, вышедшей в замужество за поселенца, вступающего в Сибири в первый брак, велено выдавать 50 руб. Поселенцу, вступающему в первый же брак с ссыльного, выдается от казны 15 руб. сер. безвозвратно и 15 руб. сер. в десятилетнюю ссуду заимообразно. Пробовали заинтересовать и семейства, предоставляя им наградные деньги, если невеста выходит из дома, и невесте самой, если она живет отдельным хозяйством (указ 3 мая 1843 г., разъясняющий положение 5 апреля 1837 г.). Но предначертания не обессилили предубеждений. Брак — этот легкий и верный способ для смягчения сердца, даже у людей жестких, злых и сильно огрубевших в пороках, не способствует ни перемене испорченных нравов у поселенцев, ни служит и основанием надежды, что эти несчастные могут воспользоваться благотворными последствиями священного союза. Браки поселенцев в Сибири до того большая редкость, что многим туземцам приходила в голову мысль исправить это зло посредством переселения в Сибирь публичных женщин из обеих столиц и других больших городов Империи, по примерам, неоднократно повторенным в царствование Екатерины II.