Читать интересную книгу Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник) - Георгий Вайнер

– Ага, это понятно! Как говорится, мечтаю верить…

– Ты, дурачок, этого не понимаешь. Ты как черный хлеб, как печеная картошка в золе. Мне нравится перебрасывать тебя с ладони на ладонь.

– По нашим временам – диета сомнительная…

– Не боись! Как затоскуем, я с презентаций в сумке икры с лососиной утащу. Кстати, я давно хотела тебя спросить…

– Спроси! Смогу – отвечу…

– В какой самой страшной криминальной истории ты участвовал? Какое убийство, ну, допустим, чья смерть произвела на тебя самое большое впечатление? – Ее глаза горели азартным любопытством.

– Смерть Вольфганга Брикса, – не задумываясь, ответил я сразу. – Его останки обнаружили через пять лет после смерти.

– Расскажи, расскажи! – задергала меня Лена. – Быстрее рассказывай…

– Каждый год мы проходим обязательную трехнедельную стажировку в одной из национальных полиций мира. В прошлом году я отбабахал ее в Германии, в Гамбурге. В полицию обратились из местного банка – они, мол, не могут связаться со своим клиентом Вольфгангом Бриксом, на счету у которого кончились деньги. А все коммунальные и регулярные платежи осуществлялись автоматически с этого счета. Как, значит, им быть?

– Ну-ну, дальше? – Лена дергалась в нетерпеливом ожидании криминального ужастика.

– Выехали к нему домой, позвонили в дверь – никто не открывает. А в квартире слышны звуки – кто-то ходит, разговаривает, через замочную скважину видны отблески света.

– Взломали?

– Еще как! Чистенькая двухкомнатная квартирка, в углу на рождественской елке мерцают разноцветные лампочки. Включен телевизор – какое-то ток-шоу передают. А в инвалидном колесном кресле перед телевизором – скелет в лохмотьях. На коленях открытый журнал – программа передач на 5 декабря девяносто второго года. Пять лет назад…

– Полный отпад! – восхитилась Лена. – Сказочный рекламный ролик о елочных гирляндах и телевизорах «Сони»! Хороший слоган: «Живи с нами – после жизни»…

– «Филипс». У него был не «Сони», а «Филипс»… Пять лет покойника развлекал «Филипс».

– А сколько ему годков натикало? Ну, этому самому немцу?

– Бриксу было сорок три. Многоквартирный огромный дом, громадный город, миллион людей вокруг… Могила неизвестного человека…

– Жуть какая-то! – передернула плечами Лена. – Гиньель! Вампука!

Потом обняла меня за шею, тихо прошептала на ухо:

– Эту веселенькую историю ты не рассказывай Хитрому Псу никогда…

Кот Бойко:

ВОЗНЕСЕНИЕ

– Не бздюмо, Кот! – Карабас положил тяжеленную лапу на мое плечо. – Мои ребята были ночью на крыше, проверяли – блок выдержит.

– А я и так знаю – ничего со мной не станется, – засмеялся я. – Я ведь везунчик, ведущий счастливец эпохи.

– Я верю, – кивнул Карабас. – Будь ты лошадь, я бы за тебя на бегах вмазывал!

– На ипподроме не пробовал, а в крысиных гонках я рекордсмен. Не имею равных, – заверил я Карабаса. – Мне тут одна колдунья недавно нагадала…

– Что пообещала? – деловито осведомился Карабас.

– Умру, говорит, в конце следующего века от тяжелой раны при самоубийстве. Пригрозила, что с бабами возникнут проблемы…

– Ладно, подождем, – пообещал Карабас.

Я уселся в маленькую люльку-беседку, трос от которой уходил поднебесно высоко и через блок на крон-балке биллборда «Сони» спускался обратно – на буксирную лебедку рыже-ржавого «ровера».

– Давай рабочий струмент, – скомандовал я Карабасу, и он поставил мне на колени ведро, в котором лежал разобранный карабин, а сверху натыканы какие-то щетки, совки и прочая декоративная дребедень.

Карабас наклонился ко мне:

– Ты его решил мочить наглухо?

– Как Бог даст! – усмехнулся я. – А что?

– У него бронированный «мерс», из этой пукалки ты его не достанешь.

– Не учи ученого…

– Зря смеешься! С ним не пошутишь, его, как медведя-подранка, отпускать нельзя.

– Ага! Только я его снимать буду не как медведя, а как соболя – прямо в глаз, чтобы шкурку не портить…

– Шутишь все, юморист хренов! Не так надо было! – досадливо махнул рукой Карабас.

– А как надо было, Киллер Террористович? – поинтересовался я.

– Из гранатомета! Или тяжелого подствольника, – серьезно сказал Карабас.

– Порядок, – успокоил я его. – Если не попаду ему в глаз, вечером доставай «стингер».

– Ну да! Коли до вечера мы еще будем живы…

– Будем, Карабас! Куда мы денемся! Давай поехали…

Карабас махнул рукой парню за рулем, мотор «ровера» загудел гуще, ниже, металлически чавкнула лебедка, дернулась люлька, и я поплыл вверх.

Когда я вознесся выше Карабаса, он, задрав голову, сказал негромко:

– Ни пуха…

– К черту, к черту, к черту!

А он перекрестил меня.

Лебедка плавно и ровно тащила меня наверх, я поднимался на крышу, минуя бдительных вахтеров в подъезде, случайных памятливых жильцов на лестнице и в лифте, пудовые замки на чердачных дверях и люках на кровлю. Геометрическое счастье самого короткого пути – прямиком между двумя точками.

На нижней точке пыхтел движком маленький «ровер», карабасовские бойцы в желтых жилетах и пластмассовых касках, опершись о краденые штакеты с табличками «Мосэнерго», которыми они огородили тротуар, опасливо глазели на мое вознесение. Карабас, как и поклялся мне, уселся в машину. Он ведь в отличие от своих неузнаваемо одинаковых ребят в касках запомнится наверняка очень многим прохожим, которых уже сегодня будут опрашивать РУОП, МУР и служба безопасности Серебровского.

А на верхней точке ветерок напрягал биллборд, пузырил парус японской каравеллы «Сони», бегущей по электронным волнам в какой-то другой, более красочный мир. Куда красочней! Ярче и красочней, чем у нас, мира не бывает. Только загробный.

Трос, на котором раскачивалась полегоньку моя люлька, соединял два придуманных фальшивых мира – ненастоящие мосэнерговцы в чужих, ворованных касках и ярко-красочный, загробно-виртуальный, ссаный, сонный «Сонин» мир.

А я, как водолаз, с унылого плоского дна дворового колодца всплывал на верхотуру, где надо мной, как наблюдательно заметил классик, струя была светлей лазури и, естественно, луч солнца золотой, пока я, мудило мятежное, искал на свою голову бурю. Бессмысленно предполагал, будто в буре есть покой! А на хрена мне покой? Хорошо придумали коммуняки: «Мир – народам! Покой – покойникам!»

Попутно я заглядывал во все окна, мимо которых проплывал на пути к бурному покою на крыше. Как космонавт, пролетающий над континентами, я посылал местным обитателям привет и пожелания мира их пятикомнатным хижинам.

Все, слава Богу, вернулось на круги свои – после революции самые дорогие квартиры в Москве были превращены в коммуналки и заселены нищими пролетариями. Теперь за каких-то пару лет шустрые риэлтеры расселили из коммуналок хозяев страны и продали дом за астрономические бабки наемникам капитала.

На втором этаже молодой жирноватый буржуй завтракал. Скорее всего ел ананасы и рябчиков жрал. Абсолютно было непохоже, что он верит полоумному поэту революции, будто день его последний приходит, буржуя. А зря! По-моему, социалистические революции неизбежны в нашем отечестве, как осенняя грязь и зимняя холодрыга.

Буржуи лето красное пропели, оглянуться не успели, как опять им ссут в глаза, едритская сила!

На третьем этаже мучили мальчика, мытарили ребенка по-черному. На черном рояле учили музыке. Дрочил, бедняга, гаммы. На бледной мордочке написано страдание. Не понимает, дурачок, что выполняет миссию. Он – новая генерация, культурный помет дикого российского капитализма.

А на четвертом этаже стояла перед окном голая девка. Со сна – пухломорденькая, мопсовидная, с острыми козьими сиськами и поджарым животом, под которым черный треугольник, как пиратский парусок, понес меня на волне вспыхнувшего желания. Она лениво и сладко потягивалась, а у меня ведро с карабином зашевелилось на коленях.

Забыв на миг, почему я здесь оказался, я снял каску и чинно поклонился. Девка вгляделась удивленно и засмеялась, сучка. Ах, как было бы хорошо спрыгнуть к ней на подоконник, как сизарь-голубь, поцокать клювом в стекло!

А трос волок меня выше, выше, еще выше, уже крон-балка над головой, я махнул рукой вниз – майна!

Люлька замерла, я ухватился за блок, для верности качнулся сильнее и соскочил на крышу.

Поднялся на кровлю лифтовой шахты, из ведра достал части карабина, быстро собрал, проверил, тщательно привинтил оптический прицел и взглянул через калиброванный окуляр на подъезд холдинга «РОСС и Я».

Сновали люди, бежали машины, суетила жизнь. Как всегда.

Все.

Я залег.

Локти – в бетон.

Приклад упер в плечо.

Закрыл на мгновение глаза.

Мир вокруг медленно меркнул.

Я выводил его реостатом – я погружался в себя.

Приглохли все звуки, беспамятство объяло полностью.

Я навсегда забыл голую девку с мопсовидной рожицей, дребезжащего гаммы пацана, дожирающего свой богатый завтрак буржуя, моих помощников из «Мосэнерго», Карабаса в кабине «ровера», скрестившего на счастье пальцы, исчезла Лора, я больше не любил Марину, ушла ненависть к Хитрому Псу.