цапнула треугольник пиццы, откусила, не чувствуя вкуса. Капнула кетчупом, чудом успев попасть на тарелку.
– С самолета толком не ела, – проговорила она с полным ртом. – Вчера вечером прилетела, а кажется, год прошел, и ничего не сделано. Так что, звоним Ольге? – Она обтерла руки о салфетку и выудила из кармана мобильник. – Я так понимаю, лучше с моего…
Филька ее не слушал. Филька смотрел на белую пластиковую трубочку, торчащую из стакана. На его лбу каплями выступил пот.
– Через нее надо пить? – слабым голосом спросил он.
– Просто вынь ее, – проговорила Яна.
Филька, подергивая щекой, двумя пальцами вытащил трубочку и отбросил на стол, как мерзкое насекомое. Осторожно пригубил.
– Значит, звоним…
– Угу. Слушай, вкусная штука! Ты чего? – Он поставил стакан, заметив, что Яна выжидательно смотрит на него с телефоном в руках.
– Номер диктуй!
Полное недоумение в ответ. Яна медленно отложила телефон.
– Передумала? – обрадовался Филька. – Я вот тоже считаю: надо по-другому…
– Нет. – Яна решительно отодвинула тарелку. Одним глотком допила кофе. – Хватит тянуть. Раз мы не можем связаться с Ольгой… – Потому что для этого номер надо знать, балда! – значит, мы просто пойдем в полицию. Вдвоем. Прямо сейчас. И расскажем все, что знаем. Мы еще тогда должны были так сделать, а не морочить головы…
…Наутро морось превращается в полноценный дождь, который очередями грохочет по окну, пока Яна моет посуду после завтрака. Папа с теть Светой ушли на работу, не сказав ни слова, и облегчение в ее душе борется с беспокойством. Весь завтрак над столом висела черная вулканическая туча, пронизанная молниями. Может, все обойдется, а может, скоро полетят раскаленные камни. До вечера не узнать.
Протерев стол от крошек, Яна критически осматривает кухню – вроде бы все в порядке – и, двигаясь медленно и неловко, как в кукольном мультике, идет одеваться. Ольга с Филькой, наверное, уже ждут. В голове пусто и звонко, как в кастрюльке. Во рту до сих пор держится привкус крови, хотя Яна чистила зубы, пока теть Света не выгнала ее из ванной.
Сапог изнутри отвратительно мокрый и такой холодный, что Яна, тихо взвизгнув, выдергивает ногу. Потеряв равновесие, она задевает бедром оружейный сейф, и удар приходится прямо на синяк, оставленный ногой Егорова. Яна в ярости хлещет ладонью по металлу и, снова взвизгнув, зажимает кисть между коленями. Боль взрывается короткими вспышками света, начисто выжигая утреннюю муть. Сейф. Ружье. Он расскажет… Решение приходит мгновенно, и от изумления Яна перестает замечать и ушибы, и хлюпающую в сапоге болотную воду.
До Ольги она добирается бегом, не обращая внимания ни на раскисшую глину, норовящую сорвать с ног сапоги, ни на хлещущий в лицо мокрый ветер, оставляющий на губах привкус морской капусты. Она слишком сосредоточена на том, как лучше провернуть задуманное. Идея появилась в голове уже готовой, целой и крепкой, как свежее яблоко, но, чтобы рассказать о ней, Яне нужно словами продумать отдельные шаги.
Нечесаные с утра волосы Ольги свисают на глаза; она кутается в цветастый халат до пят – наверное, мамин, – и кажется ужасно взрослой.
– Придумала что-нибудь? – спрашивает она, впуская Яну.
– Да! – выдыхает Яна, снимая мокрую куртку, и одновременно сдирает сапоги, упираясь носком в пятку. На вешалке из волглой мешанины старых курток, пальто в крапинку, каких-то ватников торчит посеревший рукав белого халата. Он похож на мертвую руку, и Яне не хочется к нему приближаться. «Капает», – бормочет она и пристраивает куртку на дверную ручку. Идет на кухню, шлепая сползшими мокрыми носками и оставляя на крашеных досках влажные следы. Филька уже там: залез коленками на табуретку, зажатую между столом и холодильником, и жамкает сплетенную из капельниц красно-желтую рыбку.
– Ты ей так хвост оторвешь, – недовольно говорит Ольга, и Филька быстрым движением откладывает рыбку в сторону.
– Янка, скажи ей, – говорит он. – Я говорю, надо все рассказать взрослым. Надо пойти милиции сказать, вот и все. Чего она на меня обзывается?
– Потому что ты дурак, – огрызается Ольга и, дернув кончиком носа, поворачивается к Яне. – Смотри, Ян: нас оттуда просто выгонят, правильно я говорю? Скажут, чтоб не мешались. А если даже дадут сказать – не поверят, скажут, мы все выдумали.
– А вдруг поверят? – упрямо спрашивает Филька. – Попробовать-то можно! А если не получится – придумаем еще что-нибудь.
– А если получится? – тихо спрашивает Яна. Филька моргает, порывается что-то сказать, и Ольга припечатывает:
– Вот да! А если поверят и спросят, откуда мы знаем?
– Ой, – Филька косится на оцепеневшую Яну и краснеет. – Я как-то не подумал… Но мы же не можем просто ничего не делать? – с тихим отчаянием спрашивает он. – А если его не поймают?
– Говорю тебе, поймают! – взрывается Ольга. – Думаешь, самый умный?
– Сама ты…
Яна почти не слушает. Она пытается вспомнить, откуда они знают, что это он, и не может. Не получается. Ольга с Филькой ругаются, пока Яна погружается все глубже в серую муть неуверенности. Радость озарения растаяла без следа.
– И вообще, пусть Янка скажет, что придумала, – говорит Ольга. – Ян? Ты же сказала, что придумала!
Яна пожимает плечами.
– Мы можем не ходить в милицию, а ему сказать, что пойдем. Что все расскажем, если он не перестанет, – говорит она без всякой убежденности, уже не зная, хочется ли ей, чтобы они согласились. – Только, конечно, надо, чтобы он не узнал, что это мы.
В глазах Ольги загораются огоньки лихого азарта. Филька же мрачнеет.
– Это называется «шантаж», – говорит он. – Я в детективах читал.
Кровь бросается Яне в лицо. Она тоже читала детективы, только не сообразила сразу, что ее выдумка – это оно и есть. Шантаж. Но в книгах просто шантажа не бывает. Только – подлый шантаж. Гнусный шантажист. Трусливый мерзавец. Потом Яна вспоминает, что сделала вчера, и ей становится все равно. Ей некуда становиться хуже.
– Я могу сама, если не хотите, – говорит она.
– Чего это не хотим? Ты четко все придумала! – отвечает Ольга, но Филька качает головой.
– В детективах шантажистов все время убивают, – тихо говорит он. – И свидетелей всяких. Я имею в виду – он же нас может убить, если узнает. Ну то есть совсем. По-настоящему.
Ольга вскидывает голову:
– Пусть поймает сначала! А потом – откуда он узнает, что это мы?
…Втроем они смотрят на чистый тетрадный листок в клеточку и красный карандаш. Филька снова мнет и терзает плетеную рыбку, пропуская сквозь пальцы упругие спиральки хвоста, но Ольга этого не замечает. Белый лист перед ними – как дверь, которую лучше бы не открывать. Карандаш – ключ.