Читать интересную книгу Похищенная - Чеви Стивенс

Я услышала свои последние слова, а потом все поплыло.

Я согнулась пополам, поджав ноги, потому что страшный груз навалился на мою грудь, а голова словно попала в тиски. Я хватала ртом воздух, а Уэйн хлопал мне по спине и все время повторял, как он раскаивается. Похоже, он плакал. В глазах у меня начало темнеть. Я почувствовала, что заваливаюсь вперед.

Уэйн подхватил меня и помог сесть на место.

— Ох, Энни, только не нужно терять сознание.

Через несколько минут дыхание мое выровнялось, но мне почему-то было холодно, меня трясло. Я подняла голову и отвела руку Уэйна. Я набрала побольше воздуха, поднялась на ноги и принялась ходить, зябко обхватив себя руками за плечи.

— Получается, что в мой дом вламывались тоже вы?

— Ну да, твоя мать должна была войти туда сразу после меня и спасти тебя, но когда я поднялся в твою спальню, тебя там не оказалось, а потом сработала сигнализация, и я выскочил через окно. А потом, когда мама ночевала у тебя, ты рассказала ей, в котором часу уходишь бегать по утрам…

Это была та ночь, когда мама принесла мне печенье «Мишка Энни» и фотографии. Я в изнеможении откинулась на спинку скамейки.

Очень долго после этого мы просто сидели и смотрели друг на друга, ничего не говоря, но все понимая. По крайней мере, так было со мной. Наконец я прервала молчание.

— Ты понимаешь, что должен будешь сдаться полиции?

— Уже сообразил.

Мы смотрели на детскую площадку. Детей видно не было. Солнце скрылось за облаками, и в тени стало прохладно. Легкий ветерок слегка раскачивал качели, туда-сюда, туда-сюда. Воздух был наполнен ритмичным поскрипыванием цепей и запахом приближающейся грозы.

— Знаешь, я очень люблю твою маму.

— Я знаю.

Он тяжело вздохнул и положил колоду карт обратно в футляр. Я хотела остановить его, хотела сказать: «Давай еще сыграем, последнюю партию». Но было уже поздно. Слишком поздно для всего.

— Я пойду в полицию вместе с тобой.

Гари только что вернулся из суда и очень разозлился, когда увидел меня с Уэйном. Но когда Уэйн сказал ему, что хочет сделать признание, Гари ткнул в меня пальцем и сказал: «Никуда не уходи», после чего увел Уэйна с собой.

Следующие два часа я провела, шатаясь по участку, листая журналы и разглядывая стены, — сначала считала трещины, потом пятна. Удар, нанесенный предательством моих близких, оказался больнее, чем все, что со мной делал Выродок, и пришелся в то место, куда он достать был не в состоянии. Я изо всех сил пыталась убежать от этой боли.

Наконец вышел Гари.

— Ты не должна была говорить с ним, Энни. Если бы это не сработало…

Я протянула ему кассету.

— Но ведь сработало же.

— Мы не сможем использовать это…

— Но ведь это вам и не понадобилось, разве не так?

Я не собиралась ни перед кем ни за что извиняться.

Он покачал головой, а потом сказал, что Уэйн, посоветовавшись с адвокатом, решил сделать полное признание и дать показания против моей матери в обмен на смягчение приговора. Он взят под арест по обвинению в пособничестве похищению, вымогательстве и преступной халатности. Он останется в полиции, пока не будет рассмотрен вопрос о его освобождении под залог.

Гари сказал, что выписки из банка поступят сегодня к вечеру или завтра утром. Собственно, они им и не нужны, чтобы арестовать маму прямо сейчас, но, перед тем как допрашивать ее, он хотел проверить показания Уэйна. Они также ожидают заключение экспертов из лаборатории насчет резинок для волос, но раньше утра могут его и не получить. Они не считают, что существует вероятность, что мама может сбежать, — у нее даже машины нет, — к тому же она не представляет опасности для общества, так что, если ничего не изменится, они заберут ее уже утром.

Они заставили Уэйна позвонить маме и сказать, что он собирается проверить одно срочное предложение по продаже на севере острова. Если возвращаться домой будет уже поздно, он остановится там у своего приятеля. Затем он упомянул, что встретил меня, на случай, если ей расскажет об этом кто-то еще, и добавил, что я уже вернулась в город, но очень устала после долгой езды и отправилась домой, чтобы отдохнуть. Она поверила.

После этого Гари проводил меня к машине.

— Ты в порядке? — спросил он. — Тяжело, наверное, было услышать все это.

— Я просто не знаю, кто я такая. Все это какое-то… Не знаю. — Я покачала головой. — Ты когда-нибудь слышал, чтобы мать сделала такое?

— Люди иногда совершают ужасные вещи по отношению к тем, кого продолжают любить. И любое преступление, какое только может прийти тебе в голову, хотя бы раз, но кто-то уже совершил.

— Почему-то мне от этого не легче.

— Я постараюсь позвонить тебе, как только мы арестуем ее. Хочешь присутствовать при допросе?

— Господи, я не знаю, в состоянии ли выдержать это!

— Я понимаю, что это твоя мама и тебе может быть по-настоящему тяжело понять, что она сделала, но мне нужно, чтобы в этом вопросе ты проявила твердость. Ты не должна разговаривать с ней до нас, о’кей?

— Понимаю.

— Я говорю серьезно, Энни. Я хочу, чтобы сейчас ты отправилась прямо домой. Я не должен был рассказывать тебе о том, чем занимался, но мне не нравилось держать тебя в неведении. Ты можешь испытывать сильное искушение предупредить маму, но я верю, что ты все сделаешь правильно. Не разочаруй меня. Просто помни, что она с тобой сделала.

Вроде мне нужно было об этом напоминать…

Что ж, я выполнила требование Гари частично — оттуда я действительно поехала прямо, правда, не домой, а к вам в офис. Я даже не особенно заботилась о том, видел меня кто-нибудь или нет. Вопреки всем доказательствам и здравому смыслу, я продолжаю надеяться, что все это какая-то огромная ошибка.

Сеанс двадцать пятый

— Вы, вероятно, уже видели газеты — я снова попала в горячие новости. По дороге домой после нашего прошлого сеанса я все время думала о маме. Она иногда может быть еще той сучкой, она, как правило, очень эгоистична и, безусловно, считает, что все в этом мире существует только для нее, но чтобы она оказалась способной на такое?

Когда я тем вечером добралась домой, на голосовой почте меня ждало сообщение от Люка. Разумеется, он был слишком деликатен, чтобы просто спросить: «Где тебя черти носят?» Вместо этого там было что-то вроде того, что неплохо было бы дать ему знать, когда я буду дома. Я не позвонила ему — просто не знала, что сказать.

В ту ночь в своем шкафу я думала о маме — Гари пока еще не перезвонил — и представляла, как она сидит у себя дома перед телевизором, курит, выпивает и понятия не имеет, что разгорается скандал, а сама она находится на краю пропасти. Несмотря на причиненную мне боль и ее предательство по отношению ко мне, было неприятно думать, что она даже не догадывается о том, что происходит.

Потом я вспомнила, как она звонила мне в тот день, когда я ездила на показ дома. Она тогда заставила меня испытать чувство вины за кофеварку, зная, что через несколько часов меня должен похитить бывший заключенный. Не говоря уже о том, как она заботилась обо мне после попытки второго нападения, — я чувствовала, что она любит меня, — при том, что все это сама устроила. Тогда я и поняла, что должна присутствовать при ее допросе. Должна сама услышать, почему мама сделала со мной такое.

На следующий день в районе десяти часов позвонил Гари. Рано утром они получили выписки с маминого банковского счета, которые подтвердили показания Уэйна. Кроме того, они получили информацию, что сравнивавшиеся резиновые ленты для волос окрашены красителем из одной партии. Мама была арестована — это очень взбудоражило весь парк трейлеров, где они живут, — и теперь они дали ей собраться с мыслями в полицейском участке в ожидании моего приезда. Чтобы добраться туда, у меня ушло немного времени, несмотря на то что я всю дорогу порывалась повернуть обратно.

Я сообразила, что дрожу, только когда появилась в полицейском участке и Гари предложил мне свой пиджак. Пиджак был еще теплым и сохранил запах хозяина. Мне хотелось укрыться им, как плащом-невидимкой, и исчезнуть. Я сидела в крошечном помещении рядом с комнатой, где была моя мама, и смотрела на нее через окно, которое с той стороны, по-видимому, имело вид зеркала. Со мной были двое полицейских, и когда я встретилась взглядом с одним из них, он отвел глаза и принялся рассматривать свои туфли.

Мама сидела на краешке стула, и ее ноги едва касались пола. Ее макияж был блеклым и размазанным, — видимо, остался со вчерашнего дня, — а конский хвостик свисал понуро. А потом я заметила кое-что еще. Одно веко было прикрыто чуть больше, чем второе. Она была не слишком пьяна, но этим утром определенно добавила себе в апельсиновый сок водку. К нам в комнатку зашел Гари и остановился рядом со мной.

— Как ты, держишься?