И интуитивно делаю шаг назад.
– Ты… один? – почему-то спрашиваю я.
Глупый вопрос. Вертекс ломко улыбается обескровленными губами. Читаю в его глазах ответ, и в круглом блике фонаря он сужается до одного слова: «Беги». Я запоздало слышу плеск воды во рве.
Но Вертекс срывается первым. Он фактически сшибает меня с ног, двигаясь как затравленная лань. В черной воде снова что-то движется. Кто-то идет ко мне с другой стороны, и я устремляюсь прочь.
Не верю, что он привел их за собой. Я просто бегу и думаю, что надо исчезнуть по-настоящему. Впустите меня уже в вашу реальность, дети Вальденбруха. Откройте же чертову дверь.
Мариус
Александр был покорен, как человек, который достиг своей абсолютной точки падения. Для него теперь оставался только один путь – вести его к Санде. Лука уже вошел в слепой азарт. Это было знакомо, Мариус тоже испытывал схожее ощущение в молодости. Тогда он напоминал себе гончую, которую пустили по следу, и дальше либо поймать, либо захлебнуться в текущей слюне.
«А чем ты для себя сейчас оправдываешь эти действия?»
Он ведь уже не молодая, резвая гончая, которую только спусти с поводка.
Вивьен всегда задавала ему этот вопрос в попытках поутюжить его своим психоанализом. Но впервые зайдя так далеко и наплевав на начальство, Мариус позволил ее словам достичь истинного слуха.
«Ради чего?»
Детей?
Справедливости?
Победы?
«Ты не получаешь личной выгоды, но тебя удовлетворяет конечность результата. Твоя внутренняя структура – это замкнутая система, и все вокруг надо уподобить ей. Пристроить каждый свободный элемент, как шуруп, и закрутить. Хаос тебя нервирует. Хаос тебя пугает. Ты ищешь спасения в своем боге, и имя ему – порядок. Ты считаешь себя всесильным и способным поставить поломанный, разваливающийся мир на верные рельсы. Более того, ты выдумал себе, что ты должен. Ты меряешь каждую ситуацию по закону, потому что в нем твоя уверенность. Отбери его у тебя – ты будешь ничтожен, дезинтегрирован, обнулен. Ты не хочешь быть хаосом. Ты пытаешься быть похожим на своего бога…»
Как же глубоко она копала… Каждый раз, когда Шимицу говорила, она точно запускала свою руку прямо в голову, и этому тяжело было сопротивляться. Сейчас она могла бы ликовать. То, что так назойливо вливалось ему в уши все эти годы, вдруг пробило дыру в крепости.
Но если он не докопается до истины, то не простит себя.
Мариус не чувствовал усталости, понимая, что взвинтил себя до крайней степени. Они дали Александру привести себя в порядок и выехали в клинику. Его телефон был у них и должен был служить приманкой.
Полетаев сделал, что ему велели. Позвонил Санде и привел их двоих к лазейке на территории клиники.
Глядя, как он исчезает в дыре, Мариус мысленно пожелал парню удачи. Не ему отлавливать незаконных мигрантов, отрекшихся от родного дома в поисках лучшей жизни.
«Просто не попадись мне опять. Иначе я должен. Очень должен».
Лука выглядел злым и тяжело дышал, готовясь ринуться следом первым.
– Не действуй сгоряча, – еле слышно сказал Мариус. – Нельзя их спугнуть.
– Им некуда бежать. Клиника закрыта. Как только поймаем их всех, я вызываю патруль.
Если здесь действительно располагался этот культ и он охранялся, Лука прав. Одним им не справиться.
– Но я не позволю вам говорить с ней.
– Что, прости? – Мариусу показалось, что он ослышался.
– Я видел, что с вами было. Она как-то действует на мозг. Вы дали ей уйти дважды. Я вынужден дальше полагаться на собственное суждение.
– Ее нужно привести живой. Она не только преступник, но и свидетель. За ней куда более серьезные преступные схемы.
– После всего, что я увидел и услышал, считаю, что наша задача их сдать, – на него уставились широко расставленные голубые глаза. – Дальше пусть сами разбираются. Хоть в Висбадене, хоть здесь. Мы начали это и знаем, что надо идти по следам, пока они горячие. Оксенкнехт убьет все своей бюрократией. Но разбираться дальше должен другой отдел. Извините.
С этими словами стажер опустился в ров и двинулся вслед за Александром.
Мариус начал понимать, что они с самого начала смотрели на это дело по-разному. Своеволие Луки могло все испортить. Вместо чутья у него было много тупой решимости. Возможно, взять его с собой – одна из худших идей, но остаться без подмоги тоже не улыбалось. Никто не знал, что их ждет за этими стенами. И чем дальше он шел, тем меньше у него оставалось уверенности, что он знает, против кого борется. Главную ошибку Мариус сделал, неверно оценив силы противника и его суть, если уж на то пошло.
Будучи во рве под забором, он уже догадался по звукам, что произошло.
– Она здесь! Я ее видел! – взволнованно сообщил Лука.
– Не ори, – прошипел Мариус, выбравшись на землю. – Тут могут быть другие дилеры «Туннеля».
Лука раздраженно повел шеей и молча указал в сторону деревьев.
– Полетаев сбежал.
– Он – не цель.
Они двинулись в сторону здания, уже почти слившегося с темнотой. Местность постепенно заволакивало разряженным, белым туманом, ухудшающим видимость еще сильнее. Деревья напоминали лабиринт, и картина вокруг не менялась. Постепенно увязал и их шаг. Здесь что-то было не так.
– Я не вижу больницу. Но мы шли по прямой. Чертовщина… – выдохнул Лука клубок пара.
Мариус нервно оглядывался. Все вокруг казалось живым, мыслящим.
Мир вокруг говорил с ними на непонятном им языке, но в нем угадывался смысл. Точнее, предупреждение.
Лучи фонарей выписывали хаотичные линии, натыкались пока только на кривые голые ветки. Вскоре они стали замечать на них странные предметы.
– Колокольчики?!
Они висели всюду и едва заметно позванивали, стоило ветру слегка подняться. Это было последнее, что они ожидали тут встретить. Но от их звона почему-то кишки скручивало.
Внезапно в него вплелся новый звук – серебрящийся детский смех.
– Ты слышал? – воззрился на Луку Мариус.
– Да… – не очень уверенно протянул он. – Это… пропавшие дети?
Снова переливы голосов. Звук вокруг них смыкался, однако его источника не наблюдалось. Но тот, кто смеялся, явно делал это от души.
– Мы не знаем, пропали они или нет.
– Но их же не нашли… Клинику и лес обыскивали.
Бляшки фонарей скакали вверх-вниз. Они стояли спина к спине, пытаясь понять, кто затеял эту дурацкую игру.
– Ау! – крикнул Лука. – Есть кто живой?
Впервые в жизни Мариус чувствовал себя скованно, и сердце шептало не делать лишних движений. Ибо они на чужой территории, и закон здесь совсем другой.
Вдруг меж стволов что-то мелькнуло. Чья-то юркая фигурка перемещалась от дерева к дереву, и фонарь то и дело выхватывал белую