Читать интересную книгу Русский закал - Андрей Дышев

Вскоре, что было совершенно естественно, заглох мотор, и я, как ни пытался, завести его не смог. Кажется, это была последняя спринтерская дистанция в жизни «Тойоты». Укатали сивку крутые горки.

– Выметайся, – приказал картавый.

Я кинулся к Валери. Она оставалась неподвижной до тех пор, пока я не отвязал ее от стойки и не поднял на руки.

– Кирилл, – прошептала она, – это кончится когда-нибудь?

Я боялся, что ей не хватит мужества вытерпеть все пытки и унижения картавого до того момента, когда я смогу обезоружить его, и она совершит какой-нибудь безрассудный поступок, который погубит ее.

– Адвокат ранен, – сказала она. – Опусти меня, я могу стоять, и помоги ему.

Пока картавый оказывал первую медицинскую помощь продырявленным в нескольких местах рюкзакам, затыкая дырки, через которые мог высыпаться порошок, я перевязал носовым платком адвоката его предплечье. Похоже, пуля прошла навылет, но кровь хлестала из раны мощными толчками, обильно смачивая рукав куртки. Я наложил жгут выше раны из нескольких слоев веревки, и кровотечение остановилось.

– Как вы себя чувствуете? – спросил я, помогая ему спрыгнуть с платформы.

– Голова немного кружится. Как вы думаете, Кирилл, это опасно? – И он покосился на бурую повязку выше локтя.

– Пустяки, – подбодрил я его и взвалил на себя рюкзак. – В мое время с таким ранением офицеры даже не ложились в медсанбат.

Картавый тем временем скинул с платформы второй рюкзак, оперся в дверную раму и покатил автомобиль к глубокому кювету, толкнул еще раз и каким-то восторженным взглядом проводил «Тойоту» в последний путь. Она, подпрыгивая на булыжниках, скатилась в кювет, хряпнулась передком, деформированная крышка капота на пружинах взлетела вверх и закачалась, словно помахивая нам на прощание. Однако картавому этого показалось мало. Он присел, чтобы лучше видеть бензобак, и выстрелил по нему очередью.

Я почувствовал, как Валери вздрогнула от грохота взрыва. Пламя с треском стало пожирать лаковое покрытие кабины. В лицо дохнуло жаром, словно из доменной печи. Мы, как по команде, прикрыли глаза руками.

– Все, уходим! – закричал картавый. – А вам, правовед, особое приглашение требуется? Почему рюкзак еще не надели?

– Рамазанов ранен, – сказал я, – и не может нести рюкзак.

– Ты считаешь, что не может? Все беды на земле, динозаврик, оттого, что мы часто недооцениваем собственные возможности. Вот, к примеру, я. Поверишь ли, что в школе я был самым хилым мальчиком, и всякий считал своим долгом отвесить мне подзатыльник? А я молча терпел, глотая слезы, потому что был убежден в превосходстве других над собой.

Он неожиданно развернулся на каблуках и коротким ударом в солнечное сплетение заставил адвоката согнуться вдвое. Тот таял, как тесто в руках пекаря, опуская голову все ниже и ниже. Я подхватил его под руки, иначе бедный адвокат рухнул бы на асфальт и наверняка вдобавок получил бы удар ботинком.

– Ну как, вы уже поверили в свои силы, господин адвокат? – спросил картавый. – Молчите? Молчание – знак согласия. Что ты поддерживаешь его, как бюстгальтер сиськи, не упадет он. Помоги ему лучше рюкзачок надеть.

– В общем, так, ублюдок, – с трудом произнес я, потому как в моем горле клокотал вопль гнева и бешенства. – Он ранен и нести рюкзак не может. Если ты снова тронешь его, я не сделаю ни шага, можешь меня сразу пристрелить, и тогда ты подохнешь на этом кокаине.

– Вас ист лос? – картавый поднял брови. – Снова бунт на корабле?

– Не надо, я прошу вас, – прошептал адвокат и склонился над рюкзаком. – Я могу нести, рана в самом деле пустяковая. Уже нет крови, и боль почти прошла.

– Ай-я-яй! – картавый покачал головой. – Нехорошо унижать человеческое достоинство. Ты принуждаешь интеллигентного человека демонстрировать свою слабость, вызывать к себе жалость, пытаешься пробудить в нем самые низменные пороки. Но он – умница! – оказался человеком мужественным и не поддался на провокацию. Я горжусь вами, страж законности и правопорядка!

Адвокат взвалил на себя рюкзак, поморщился от боли, когда лямка впилась в плечо. Кажется, у него снова открылось кровотечение. У меня не было даже бинта, чтобы как следует перевязать рану.

– Прошу вас, локомотив прогресса! – Картавый жестом показал адвокату, чтобы тот первым выходил на подъем. Рамазанов нетвердыми шагами начал взбираться по сыпучему грунту. Ноги его по щиколотку увязали в песке. Он сделал несколько шагов, остановился и оперся руками о колени.

– Маловато для первого раза. – Картавый посмотрел на меня и махнул стволом. – Вперед, динозавр, покажи класс горного восхождения.

Я пошел вслед за адвокатом, но уже через несколько минут нагнал его.

– Послушайте, – сказал я ему, когда адвокат в очередной раз склонился, тяжело дыша. – Вам не по силам эта работа. Давайте я переложу к себе часть вашего порошка.

– Нет, что вы! – он покачал головой. – Почему вы должны страдать из-за меня? Это мой крест, и я должен сам внести его на Голгофу.

– Не упрямьтесь, оставьте свою гордыню! – я потянул его за лямку. – Вы загнетесь с таким грузом через полчаса! Не думайте, что мне уж слишком жалко вас. Я больше жалею Валери, которой придется нести ваш рюкзак, если с вами что-либо случится.

– Ну как хотите, – сдался адвокат. – Если, конечно, он разрешит.

Картавый и Валери приблизились к нам.

– Почему стоим? – закричал картавый.

Я скинул с себя рюкзак и стал открывать замки на верхнем клапане.

– Этот вес для адвоката слишком большой, – ответил я. – Тебе же лучше, чтобы мы шли быстрее.

Рамазанов сел на камни, а я стал перекладывать пакеты с порошком из его рюкзака в свой.

– Товарищеская взаимовыручка? Молодец, правильно! Сам погибай, а товарища выручай. Друг познается в беде… Что там еще народная мудрость придумала?

Пока он трепался и прикуривал сигарету, я незаметно кинул несколько упаковок под ноги, наступил на них, вдавливая в песок. Разгрузив рюкзак адвоката примерно наполовину, я помог ему взвалить его на спину.

– Ну как, полегче? – спросил я.

– Лучше бы его вообще не было, – буркнул Рамазанов.

– Вас трудно узнать. Вы меняетесь прямо на глазах, – я не удержался, чтобы не съязвить.

Теперь уже я шел и думал о том, как бы не упасть. Лишние десять-пятнадцать килограммов, которые я нагрузил на себя, оказались едва ли не последней каплей, переполнившей чашу.

Мы вышли на узкий хребет, с которого нам открылась панорама заснеженных гор. Оранжевым ослепительным зеркалом сверкало плато, которое отделяло нас от Пянджа. Дорога, на которой осталась чадящая машина, исчезла из виду.

Едва мы перевалили через хребет, нам в грудь ударил сильный ледяной ветер. Рамазанов опять стал замедлять движение, и я догнал его. Мокрый от крови рукав и носовой платок, повязанный на его предплечье, одеревенели на ветру. Боль, усталость и холод причиняли адвокату ужасные страдания, которые отпечатались на лице. Удивляюсь, откуда у него еще были силы, чтобы идти.

Полцентнера на моих плечах тоже заставляли переоценить многое из того, что совсем недавно казалось простым и доступным. Например, наш вчерашний отдых у костра, когда тихо потрескивали ветки, выстреливая в ночное небо фейерверком искр. Или когда я не мог успокоиться в палатке, перетаскивая Валери с места на место – почему не отдыхал, думал я, почему занимался ерундой, вместо того, чтобы поглубже забраться в спальный мешок и предаться самому высочайшему в жизни наслаждению – сну.

Все познается в сравнении. Для того, чтобы быстро и без особых затрат сделать себя счастливым, надо для начала сделать себя несчастным, лишив простых и естественных вещей – тепла, дома, покоя, воды, еды и так далее, а затем вернуть все это назад. Успех гарантирован.

– Стой! – крикнул нам картавый.

Валери тотчас же присела на корточки, обе руки сунула в рукава свитера, подняла воротник, закрывая им большую часть лица. Я сбросил рюкзак, вытащил из него курточку и свитер – все, что осталось из одежды. Сам я был в майке с короткими рукавами и жилетке, но тело еще было разгоряченным от тяжелой работы, и я не чувствовал холода.

– Надевай! – сказал я ей, но девушка не пошевелилась. Тогда я поднял ее на ноги и стал сам надевать на нее второй свитер и куртку, а потом, зачерпнув снега, аккуратно растер ее побледневшие щеки. Она морщилась, пыталась спрятать лицо в ладонях, но я довел терапию снегом до конца и отстал от нее только тогда, когда лицо Валери заполыхало огнем.

Картавый бродил вдоль скального гребешка, за которым следовал крутой обрыв, затем подошел к нам и приказал перенести рюкзаки к обрыву. Пользуясь тем, что он снова повернулся ко мне спиной, я выкинул из рюкзака еще три пакета с порошком и тщательно присыпал их снегом.

Мы с адвокатом ставили палатку там, где показал картавый – на самом краю обрыва. Рамазанов едва мог разогнуть окоченевшие пальцы, и мы провозились с установкой до начала сумерек. Я закинул наши с Валери коврики и спальники внутрь, но картавый выволок их наружу и расстелил их прямо на снегу, метрах в пяти от палатки, тоже на краю обрыва.