Быть может, наиболее важным обстоятельством из всех стало безрассудное стремление республики к сопротивлению. После череды побед Ганнибал (как и Пирр до него) ожидал, что римляне совершат благоразумие и договорятся с ним о мире. Он не понимал, что при поражении они проявляли наибольшее упорство. Даже когда их сбивали с ног, они не собирались сдаваться. Карфагенский полководец предложил выкупить всех пленных, взятых в битве при Каннах, но сенат вообще отказался что-то обсуждать с неприятелем, даже при том, что это могло привести к рабству или казни многих граждан Рима и союзных с ним государств.
К 211 году римляне вернули себе значительную часть утерянных позиций. Римляне снова обратились к тактике Фабия Максима и стали избегать полномасштабных сражений. Он получил новое прозвище «Кунктатор», или «Замедлитель», которое, по признанию римского поэта II века Энния, стало знаком гордости. Он замечательно написал о Фабии, что один человек промедлением спас государство: IInus homo nobis cunctando restituit rem.
Римляне набрали новые легионы, но теперь их не стали объединять в многочисленные армии, а разделили на небольшие отряды, которые со всех сторон набрасывались на врага и по мере возможности кусали его как собаки. После неудачной попытки заставить римлян снять осаду Капуи и вернуть себе этот город, Ганнибал подошел к самому Риму. Он расположился в пяти километрах от города, а затем в сопровождении конницы подъехал к Коллинским воротам. Ганнибал перебросил через стену копье, так как он очень хорошо знал, что такой жест означал скорее желание, а не его исполнение. Около ворот стояло много храмов, один из которых был посвящен Фортуне. Карфагенянин предоставил эту ненадежную богиню самой себе, но оказал знаки почтения святилищу Геркулеса, воплощением которого он оставался. Многие считали, что этот поступок представлял собой что-то вроде пропагандистского хода, поэтому через несколько лет в целях безопасности этот храм перенесли с Капитолия. Рим со своими высокими стенами захватить было невозможно, однако сам приход Ганнибала к его воротам стал ужасным событием.
Римляне жестоко расправлялись с теми городами, которые сопротивлялись римским войскам. Капуя пала. Большинство граждан этого города разбрелись без всякой надежды на возвращение, все их владения конфисковали, а правителей города подвергли порке и казнили. В результате богатый и знаменитый город превратился в небольшое сельскохозяйственное поселение, которым управлял римский чиновник.
После осады способный и в какой-то мере отчаянный военачальник Марк Клавдий Марцелл захватил Сиракузы. Видимо перед падением города он посмотрел на него с вершины холма и заплакал, сожалея о том разрушении, которому он намеревался подвергнуть этот город (здесь Марцелла можно сравнить с героями стихотворения Льюиса Кэрола «Морж и Плотник»), В результате он награбил столько картин и статуй, что стал хвастаться, что именно он научил непросвещенных римлян ценить греческое искусство. Во время разграбления города Марцелл опечалился из-за непреднамеренной гибели выдающегося, но рассеянного ученого и математика Архимеда. Архимед так увлекся схемой, которую чертил на песке, что не заметил творящегося вокруг него насилия и грабежа. Проходящий мимо воин убил его.
В 209 году Тарент, захваченный Ганнибалом, снова оказался в руках Фабия. Римляне разграбили город и захватили в нем огромное количество добычи. Фабий гораздо меньше Марцелла интересовался искусством. Когда Фабия спросили, что делать с несколькими статуями божественных покровителей города, он ответил: «Тарентинцы могут оставить у себя своих богов, которые явно разгневались на них».
Теперь Ганнибалу после проведения своих летних военных кампаний приходилось зимовать на южной оконечности Италии. Это стало молчаливым признанием того, что он больше не мог свободно передвигаться там, где хотел.
Но вот перспективы карфагенян в Испании резко переменились в лучшую сторону. В течение нескольких дней в двух сражениях один за другим потерпели поражения и погибли братья Сципионы. Все то, что они захватили к югу от реки Ибер, оказалось потеряно. Но если бы карфагенские военачальники хотя бы как-то могли сотрудничать друг с другом, то они бы, скорее всего, вообще изгнали римлян с Пиренейского полуострова.
Народ в Риме оплакивал двух погибших героев, и никто не представлял, что же делать дальше. Люди устали от войны, и некоторые опустошенные союзники римлян сообщили, что они не могут отправить необходимые войска для подкрепления легионам. Надо было решить главный вопрос, кто сможет заменить Сципионов. По словам Ливия, сенат так и не смог договориться, кого назначить командующим в Испанию, и передал этот вопрос решать народу. Такое самоустранение было не свойственно сенату. Скорее всего, общественное мнение одобрило своего кандидата, а правящий класс не согласился с ним, поэтому сенат как бы самоустранился от решения.
В данном случае имел место прецендент назначения на высокую должность человека с улицы. Именно таким человеком был сын бывшего консула Сципиона, Публий, подающий большие надежды. Во время выборов на высшие государственные посты не выдвинули ни одного кандидата, и Публий вдруг объявил, что он притязает на эту высокую должность. Его знали как храброго воина, участника сражений при Требии и Каннах, но ему было всего двадцать четыре года. Согласно правилам, он был слишком молод для этой должности. Однако он отклонил такую несущественную причину, поскольку несколькими годами ранее его избрали на должность эдила. Всем тем, кого беспокоил его молодой возраст, он ответил с некоторым высокомерием: «Если народ решил назначить меня эдилом, то я уже достаточно стар».
Молодой человек с большим воодушевлением выступил перед народным собранием. Он сказал, что остался единственным Сципионом, который мог бы отомстить за своего отца и дядю, и обещал не только вернуть Испанию, но завоевать Северную Африку и сам Карфаген. Это выглядело как хвастовство, но все же вселило надежду его слушателям. В результате после единодушного голосования Публий получил должность командующего как частное лицо, облеченное властью (privatus cum imperio). Он сразу же понял, что старейшины обеспокоены его выбором, так как народ избрал его под впечатлением его слов. Поэтому в своем следующем выступлении он согласился уступить эту должность, если появится какой-нибудь более опытный кандидат старше его. Это выбило у сомневающихся почву из-под ног. Как он и ожидал, никто не осмелился вызвать недовольство у собравшихся граждан. Воцарилось молчание, которое и подтвердило его избрание.
Сципион представлял собой новый тип римлянина - энергичный, привлекательный, цивилизованный и гордый за свое культурное наследие. Даже на этом раннем этапе его деятельности все видели, что он был исключительно одаренным человеком. Получив греческое образование, он был страстно привержен традициям Рима.
Сципион ясно понимал свое предназначение и всегда утверждал, что перед принятием какого-нибудь важного решения он всегда советовался с богами. Если для обычного римлянина религия представляла собой ряд суеверных правил, разработанных для умиротворения непредсказуемого божества, то он, по-видимому, обладал, или утверждал, что обладает, скорее греческим, больше мистическим пониманием сверхъестественного. Сколько бы у него не было дел в Риме, он всегда находил время для посещения капитолийского холма, где он сидел в одиночестве, общаясь со сверхъестественными силами. Говорят, что храмовые псы никогда не лаяли на него. Ему нравилось создавать впечатление, что в его происхождении было что-то божественное. Ходили слухи, что когда Сципион был младенцем, по нему проползла змея и никак не навредила ему (повтор легенды о детстве Александра Великого).
Историк Полибий был другом семьи Сципионов, но он был рационалистом и полагал, что Сципион действовал очень расчетливо, а может быть даже цинично. В этом есть доля истины, поскольку Сципион, так же как и Ганнибал, очень много сил уделял созданию и поддержанию своего образа. Однако наиболее действенная пропаганда всегда основана на правде. Вполне возможно, что этот талантливый и высокомерный молодой патриций искренне верил в то, что он должен стать известным.
Сципион оказался замечательным полководцем. Прибыв в Испанию, он узнал, что три карфагенских армии находились в разных частях полуострова, и все они были на расстоянии более десяти дней пути до карфагенской столицы - Нового Карфагена. Решившись на смелый шаг, новый командующий провел свои легионы на большой скорости несколько сотен километров от реки Ибер до столицы, а затем осадил город. Он построил земляные валы с восточной стороны города - с суши - и стал нападать на город с этого направления.