Пирожка выбивали дробный рокот по сухой земле. За спиной разгоралось зарево, словно там занимался рассвет. Полы расстегнутой куртки хлопали на ветру, будто крылья белых птиц из моего видения.
- Марьяна, только не наделай глупостей, богиней тебя заклинаю… – прошептала я, но слова унес ветер.
Мы скакали до тех пор, пока Пирожок не начал клонить голову все ниже, роняя клочки желтоватой пены с губ. Только тогда Совий разрешил устроить привал. Мы свернули с тракта и углубились в чащу, и я вздохнула чуть глубже, мысленно приветствуя незнакомый лес. Он был другим, нежели тот, что рос возле Приречья – более мрачным, полным бурелома и поваленных стволов, облепленных серо – зеленым мхом. Я скормила Пирожку две морковки, найденные в сумке Марьяны, плотнее завернулась в куртку и прижалась к теплому конскому боку. Лис устроился в нескольких шагах от нас, не претендуя на совместную ночевку.
Я думала, что от переживаний не смогу сомкнуть глаз. Но сон набросился на меня, как голодный зверь, и мигом утянул в мир грез.
Глава 21. Разговор по душам
Меня разбудила попытавшаяся сбежать подушка. Я, не открывая глаз, протянула руку, желая вернуть беглянку на место, но, к сожалению, не преуспела и окончательно проснулась от ощущения падения. Рука запуталась в длинной жесткой гриве, и я наконец вспомнила, что не лежу на своей кроватке в Приречье, а плющу лицо о горячий бок верного Пирожка. Надо же, конь терпеливо грел меня всю ночь, не пытаясь сбежать. Но видимо, и его выдержке пришел конец, вот он и решил размять ноги, чем лишил меня тепла, опоры и сна.
Я недовольно приоткрыла глаза, из-под опухших век обозревая окрестности. В голове плавала какая-то муть, затягивая мысли серой пеленой. За ней притаилась боль, и я не спешила вспоминать о событиях минувшего дня.
Вчерашние черные ели под солнечными лучами заиграли бусинками росы и засветились нежной зеленью молодых иголок. Лес просвечивал далеко насквозь, радуя глаз ровным толстым слоем старой хвои, застлавшей землю рыжеватым ковром. Здесь было тихо и пахло свежей смолой. Я зажмурилась и сладко потянулась, зевая во весь рот. На удивление я чувствовала себя более чем сносно, и думать о чем-то плохом не хотелось хотя бы в ближайшие несколько минут.
Вот только у плохого было свое мнение на сей счет.
- Мне бы хоть одну ночь проспать так безмятежно. Скажи, Лунница, как тебе это удается? – раздался откуда-то сбоку задумчивый и знакомый до отвращения голос. Я мигом вскочила на ноги и застыла от удивления. Этого просто не может быть! Как он сумел нас догнать, ведь я то и дело проверяла – не было погони, ни единой пылинки, ни крохотной искорки позади не виднелось!
Но, как бы я ни вопрошала всю Правь скопом, Марию Болотнику мои стенания были глубоко безразличны. Он просто сидел на земле, привалившись спиной к дереву, и смотрел на меня. Причем, судя по его виду, он провел в этой позе не один десяток минут. Руки дейваса расслабленно лежали на коленях, возле левой черной змеей вытянулись ножны рунического меча. Затылком мужчина прижимался к стволу. Несколько темных прядей упали ему на глаза. Края волос слегка закручивались, словно их коснулось пламя. Лицо Мария осунулось, как будто он преследовал нас не один день, а долгое-долгое время. Всегда безупречный облик несколько портили полосы сажи на лице и руках.
За моей спиной недовольно фыркал Пирожок. Совия нигде не было видно, и я понятия не имела, что с ним случилось.
Марий наклонил голову к плечу:
- Может, хотя бы скажешь: «Здравствуй»? Ты так поспешно покинула волость, что мы даже не успели попрощаться. Хотя я не в обиде – здороваться мне нравится гораздо больше. А вот ты явно предпочитаешь молчаливое бегство. Рябинник, Приречье… Не любишь долгие проводы?
Болотник криво усмехнулся собственным словам. Мне же было не до смеха. В теле медленно поднималась жаркая волна, еще слабая и далекая, но грозящая обрушиться всей мощью, если огненосец продолжит говорить. А ведь я уже успела забыть о том, как он на меня влияет. Пока я собиралась с ответом, дейвас отбросил с лица надоедливые прядки, и я невольно проследила взглядом движение его руки. Белая кожа на фоне темной одежды и черных волос казалась выточенной из камня и такой же холодной.
Я лихорадочно придумывала достойный ответ, но от этой необходимости меня избавила оперенная серыми перьями стрела. Воздух распорол тонкий певучий свист, и стальной наконечник пробил дерево в вершке от плеча дейваса. Ветерок шевельнул красноватые пряди. Болотник не вздрогнул и не отодвинулся, но его глаза похолодели, а пальцы легли на матово-черные ножны.
- Не самый вежливый способ поприветствовать старого друга, Совий.
- Ты мне не друг.
Совий вышел из-за моей спины и встал, закрывая меня собой. В гнезде его лука уже лежала новая стрела с серым оперением. Пока она смотрела в землю, но что-то мне подсказывало: если Марий даст хоть малейший повод, стрела пробьет его горло, пригвоздив служителя к дереву, на которое он опирается. Болотник тоже это понимал, потому не пошевелился. Но молчать не стал:
- В твоей ситуации опрометчиво отказываться от протянутой руки, если она принадлежит власть имущему. К тому же я гнался за вами вовсе не затем, чтобы отобрать твою рагану.
- Я ему не принадлежу, – наконец подала я голос.
- О, – Марий посмотрел на меня, опрометчиво выглянувшую из-за Совия, и мне тут же захотелось спрятаться обратно. В этом «о!» было столько чувств и намеков, что я едва не заалела, как маков цвет. К сожалению, не все они были далеки от истины. Но не покраснеть мне все же удалось. Стоило в подробностях припомнить вчерашний день, как вся краска от лица отхлынула, а ноги подкосились.
- А ты согласен с мнением милой знахарки? – пытливый взгляд зеленых глаз снова переместился на охотника, и я выдохнула с облегчением. Как ни странно, волна жара отступила, будто появление Совия ее спугнуло, и это не могло не радовать.
- Ты гнался за нами, чтобы узнать, как Ясмена ко мне относится? Что, это как-то влияет на выбор пыток, которые ты собирался к ней применить?
Марий поморщился, будто Совий сказал что-то неприличное.
- Право, Буревестник, тебе стоит слушать более внимательно. Я же сказал – я не трону Ясмену. Напротив, я уже помог вам выбраться из Приречья, оставив от рун на воротах одну лишь видимость. И сейчас снова