Юлька всхлипнула и медленно побрела к лестнице, так и не отнимая трубки от уха.
— Слышал?
— Разберемся, — продолжал уверенно увещевать Богдан, — найдем. Все будет хорошо. Ты мне веришь?
— Верю.
Короткое слово. Четыре буквы. Два слога. Ударение на первый. Гласных две и согласных тоже.
Короткое и очень простое. И вмещающее в себя космос. Самые простые вещи всегда самые большие. Верить — это все. Это отдать себя. Она сама не поняла, что отдала себя.
Выползла на крыльцо. Втянула мартовский воздух. Погода не для прогулок, он прав. И он прав — лучше в сквер. Туда Юлька и побрела, выбравшись за ворота. Наверное, следовало вызвать полицию. В конце концов, здесь имело место похищение ребенка. Из государственного учреждения дошкольного образования. И похрен, что Наташа эта безмозглая могла быть и не виновата!
Как, к черту, такое вообще могло произойти? Почему с ней?
И чем больше думала, тем яснее понимала — кроме Димки, некому. Только он мог. Ему выгодно. Запугать, придавить, нажать, вынудить. Не отпустить. Будто бы гирю ей к ноге приковал. Тут стой.
Ей и правда казалось, что она с трудом дошла до ближайшей скамейки сквера, словно тащила на себе сотни килограммов груза. Как странно. Богдан считал, что раз Андрюшка его, то они избавятся от Ярославцева насовсем, но какое может быть насовсем, если Дима четко высказался: развестись по обоюдному не получится, будет тянуть, сына не отдаст. Встречный иск подал. Какой же бред… Бодя ведь реалист. Должен понимать.
«Верю», — медленно шевельнула она губами, чтобы одернуть себя. И мотнула головой — от ее истерики толку не будет точно.
— Юлька, включай мозги, — мягко проговорил Моджеевский. — Если его нет с обеда, то если бы… если бы что-то случилось — мы бы уже знали. Отправим к заведующей Савелия, а от Савелия еще никто не уходил.
— Я все понимаю, — хрипло проговорила она. — Я понимаю. Но если его Димка увез, то формально он имеет право. Формально он отец. И ничего мы с этим не сделаем. И Савелий не сделает. Потому что он может сколько угодно… Как угодно…
— В любом случае, сейчас главное, чтобы Андрей был в порядке и мы узнали, где он.
— Надо ему сказать… сказать, чтобы он хотя бы привыкал, Бодь. Что ты его папа. Если бы ты только знал, как я себя за это все ненавижу.
— Если ты считаешь, что надо сказать — давай скажем.
— Да. Да, я считаю. Я очень боюсь.
— Не смей нагнетать, — прозвучало у нее одновременно в обоих ушах — в трубке и сбоку, когда Богдан уселся рядом с ней на скамью. Юля вздрогнула и повернула голову. Медленно отняла телефон от уха. Как-то сразу повеяло теплом. Все еще удерживая себя от отчаяния, она негромко ухнула, а потом прошептала:
— Не нагнетаю. Ты быстро.
Богдан притянул ее к себе за плечи, отыскивая в телефоне нужный номер.
— Сейчас, — шепнул он Юльке и в несколько фраз обрисовал ситуацию Савелию, едва тот ответил. — А теперь давай домой.
— Как домой? А как же…
— Как только мы узнаем, где Андрюшка, мы сразу же поедем и заберем его.
— Они сказали, бабушка забрала. А у него единственная бабушка — это Димина бабушка… Больше некому, Бодь. Может быть, лучше к нему?
— Нет, — возразил Моджеевский. — Он отрицает, а доказательств у нас нет. Кто знает, как потом он сможет это использовать. Нельзя, Юль. И потом… все это странно, в общем-то. Надежда Антоновна хоть раз забирала его из сада?
— Один раз со мной. Давно. Она Новый год отмечала у нас… — Юлька судорожно перевела дыхание и поправила себя: — В смысле, у Димы дома. Ее же видели тогда в саду, и Андрей на нее реагирует как на свою.
— Он — ребенок, а воспитательница просто так все равно бы его не отдала посреди дня. Даже если бы он сто раз сообщил, что это «бабушка».
— Да. Наверное, да. Но это чертов Ярославцев! Он будет мстить! Он не может не мстить!
Едва она произнесла эти слова, в ее голове что-то щелкнуло и провернулось. Будто какая-то часть сложного механизма встала на место. Шестеренка. Она пока еще не поняла какая. Но четко осознала — нашла ответ. На что-то важное, жизненно важное, она нашла сейчас ответ.
— Он не может не мстить, — еще раз повторила Юлька и прижалась к Богдану крепче, чувствуя, как щеки касается мягкая ткань его пальто.
— Сейчас главное найти Андрея, и мы его найдем, — проговорил он. — Поехали домой, незачем мерзнуть. Поехали!
Юля кивнула и поднялась со скамейки, продолжая цепляться за Моджеевского, не разрывая тактильного контакта. Послушно шла с ним в машину. Села рядом. Послушно ждала, пока Богдан отвезет ее загород, на свою дачу. К ним домой. Домой. Слушала, что он говорит, считала фонари, мелькающие вдоль дороги. Мимо нее. Мимо, мимо, мимо. И не могла отделаться от важной-важной мысли, что Ярославцев будет мстить. Что все это — месть. Что по-другому он не станет себя вести.
И дело ведь не в том, что она предала. Дело в чем-то более глубоком. Личном. Только его. В том, кто он такой. Каким она его не видела раньше, а теперь — слишком четко.
Ее крыло. По-крупному. И когда она, как-то неожиданно для себя, оказалась сидящей на диване в комнате с Соколом тысячелетия на столе, а Богдан — рядом, ее вдруг проняло. Это к семье Богдана он так долго хотел оказаться ближе. Это из-за ее связи с семьей Богдана он когда-то обратил на нее внимание. Это не Машкины фантазии. Это правда. И это Богдану месть. Как в тот день, на горке, когда они устроили соревнования, и Дима что-то кому-то пытался доказать.
— Савелий тебе позвонит, когда найдет заведующую? — в который раз спросила Юлька непослушными губами, лишь бы хоть что-нибудь спросить.
— Он найдет заведующую, узнает, что там произошло — и позвонит. Надо немного подождать, — Богдан взял ее руку, переплетая их пальцы, и прижал ее ладошку к своим губам. — Только не выдумывай ничего плохого.