дисплей по-прежнему показывает активный звонок.
— Мистер Кетчум? — говорю я и жду ответа. Он молчит. — Мистер Кетчум, это Марти Риз. Я надеялась немного поговорить с вами о деле вашей дочери.
— О чем тут говорить? — отвечает голос на том конце линии.
Его усталость напоминает мне моего отца перед смертью, наступившей в процессе его успешных попыток убить себя с помощью сигарет и выпивки после исчезновения Мэгги. «Отец и дочь — одного поля ягоды», — непроизвольно думаю я.
— Ну, прежде всего я бы хотела выразить наши соболезнования по поводу случившегося с Сарой. Я лишилась сестры, поэтому более-менее представляю, как это ужасно — перенести утрату ребенка в семье.
Андреа следит за мной во время разговора и кивает. По крайней мере, я не настолько пьяна и еще могу связно высказать соболезнования.
— Это не значит, что в данном случае вы правы, — осторожно отвечает Уолтер тоном, на который некоторые родители переходят, когда общаются с ровесниками своих детей.
— Знаю, — отвечаю я. — И в связи с этим мне хотелось бы постараться успокоить вас: во всем виноват Тед Вриланд. Я встречалась с ним пару раз. В какой-то момент он стал угрожать мне из-за моего расследования. Я действительно верю, что он способен на убийство, если это позволит ему поддерживать свое богатство и социальный статус.
Говоря это, я вдруг понимаю, что на самом деле не совсем в этом убеждена. А даже если это правда, я не уверена, что Сару убил именно он. Снова думаю об Аве и Колине. О тех словах, которыми они обменялись в тюрьме. Во многом я уже ошиблась, позволив фрагментам мозаики, которые якобы хорошо подходили друг другу, ослепить себя.
— Наверное, нам с вами просто придется признать, что на этот счет наши мнения расходятся, юная леди, — отвечает Уолтер.
Как ни странно, меня это успокаивает. Как будто я снова говорю со своим отцом. Он всегда был рассудительным человеком даже в наихудшей ситуации.
Олив начинает ерзать на ковре возле меня, и я прикрываю микрофон рукой, чтобы заглушить звук.
— Извини, — одними губами произносит Андреа, берет девочку на руки и уносит ее в детскую.
— Это все? — спрашивает Уолтер.
И мне в голову приходит мысль, как будто чья-то невидимая рука касается струн моей памяти. Ведь мы пытались разыскать Уолтера, потому что у нас к нему были конкретные вопросы. Из глубин моего расслабленного от алкоголя мозга всплывает имя. Откровение, вызванное раскованностью пьяного человека.
— Честно говоря, я бы хотела задать вам один вопрос, — говорю я. — Эбигейл Вудс — ваша сестра?
— Кто? — спрашивает Уолтер.
— Эбигейл Вудс, — повторяю я. — Я ездила в дом на Гэлли, где вы жили, и нынешний владелец сказал, что дом раньше принадлежал женщине по имени Эбигейл Вудс. Я точно не знаю, это ваша родственница или вы снимали у нее дом…
Замолкаю и жду, что он прояснит ситуацию. Однако на том конце провода — тишина.
— Марти, да?
— Да, — говорю я.
— Я не понимаю, о чем вы, — отвечает он. — Гэлли — это где?
— Гэлли-роуд, — говорю я. — В Сатклифф-Хайтс.
— По-моему, у вас неправильная информация, — отвечает Уолтер. — Я жил в Палос-Хиллс. Я никогда не жил на Гэлли-роуд.
— Но… — собираюсь возразить я.
Это была одна из тех подробностей дела, в которой я была твердо уверена, — связь с Мэгги. Наш дом в Сатклифф-Хайтс выходил на Гэлли-роуд. Дом номер четыре-шесть-ноль-три было видно с нашего заднего балкона. Но, пытаясь вспомнить, откуда я впервые узнала об этой связи, вдруг понимаю: это Ава рассказала мне, что Уолтер жил на Гэлли-роуд. Я поверила ей на слово.
Вспоминаю чувство, посетившее меня год назад в то утро, когда я получила результаты анализа ДНК Неизвестной. Когда повесила трубку, поговорив с детективом Олсеном, и села в поезд на Синей линии, идущий на восток. Мы с Эриком должны были встретиться в Вест-Луп и поужинать вместе. Все вокруг меня гудело, звуки терялись в стуке колес поезда и коротком, резком шипении моего дыхания.
В вагоне стоял запах тел в замкнутом пространстве, который всегда ассоциировался у меня с животными. Как островато-соленый запах в вольере с жирафами в зоопарке Линкольн-парка. Однако в тот день этот запах напоминал дополнительный элемент в составе воздуха, словно дым, вытесняющий кислород, из-за чего воздух становился разреженным. Сколько бы вдохов я ни делала, никак не могла надышаться.
Я рухнула на пол в вагоне напротив дверей. Ноги людей вокруг меня сдвинулись, подошли ближе. Хотя я сидела, мне все равно казалось, что от малейшего движения поезда я вот-вот упаду.
— С вами все в порядке? — Рядом со мной встал на колени мужчина. Я могла его видеть. Покачала головой, но промолчала. — Вы чувствуете боль в груди?
Я покачала головой. Нет, если не считать затрудненного дыхания и физических усилий, которые приходилось прилагать, чтобы полностью раскрыть мехи своих легких, пытаясь надышаться.
— Вам трудно дышать? — спросил мужчина. Лысый, темнокожий, очки в темной оправе. На пальце поблескивало обручальное кольцо. — У вас астма?
Я снова покачала головой.
— Паническая атака?
Интересно, откуда мне знать, паническая ли у меня атака. Может, это можно определить, если через такое уже проходил. Может, на самом деле у меня что-то серьезное — легочная эмболия, или анафилактический шок, или первые симптомы сердечной болезни, о которой никто не знал, — и если бы я подтвердила, что у меня паническая атака, то не получила бы лечения, необходимого, чтобы спасти мне жизнь.
Пока я пыталась решить, что ответить, поезд резко затормозил на станции и двери открылись. Мужчина не двинулся с места, но протянул руку, чтобы помешать толпе пройти между нами на пути к выходу. Я чувствовала, как из глаз у меня текут слезы.
— Накройте рот сложенными руками, — сказал он, наглядно демонстрируя действие.
Двери со звоном закрылись.
Я сделала, как он сказал, дыша в сложенные ладони.
— Постарайтесь немного помедленнее. Дышите глубоко, — сказал он.
По коже у меня прошел туманный, влажный холодок. Но наконец мне удалось сделать вдох. Затем еще один.
Двери то открывались, то закрывались, мимо нас двигались люди, а мы так и оставались на месте. Я дышала в ладони, он смотрел, как я дышу.
И я помню то чувство, когда сидела на полу вагона метро, пытаясь отдышаться, а мужчина — Нэйт, его звали Нэйт, — успокаивал меня. То чувство, как будто меня обволакивает ледяной туман. Теперь, когда я говорю с Уолтером Кетчумом, я снова это чувствую. Как будто меня поглощает плотное, ледяное облако. Как будто что-то затмило солнце.
— Спасибо, что уделили мне время, мистер