бессилия, сваливаю обратно на кухню.
Остаток воскресенья летит коту под хвост: я чищу кабачки от семечек и зеленой полосатой шкурки, передаю маме, та в поте лица измельчает их в мясорубке, а Алина, вооружившись половником, помешивает зелье, кипящее в кастрюле.
Я даже благодарна чертовой икре – ее приготовление помогает отвлечься от разъедающих душу сомнений насчет Глеба и служит отличной отмазкой от Артёма, изъявившего желание погулять по центру.
Но понимание, откуда и почему на нашем столе взялись ингредиенты, отравляет кровь, и я из принципа не говорю дражайшим родственницам про предстоящий бал. Пусть остаются в неведении – мне ни к чему смешки, сплетни и слухи.
Закрутив крышку на последней банке, я отряхиваю ладони и надолго застреваю в ванной – лежу в облаке душистой фруктовой пены и считаю борозды стекающих по зеркалу капель.
Глеб прав – если сложу лапки, снова замкнусь в своем мирке и начну обустраивать только его, кто поможет тем, кто страдает от несправедливости и произвола придурков, возомнивших себя звездами? А если сопротивляться, такие как мальчик Вася увидят, что это возможно, а подонки вроде Орловой и ее свиты поймут: все возвращается бумерангом. Слишком многие люди поставили на меня. Я не имею права отказаться.
С чистой совестью закрываюсь в комнате, нахожу ролики с участием профессиональных танцоров и честно вникаю во все премудрости танца: как правильно двигаться, как держаться на сцене, но спустя пять минут окончательно понимаю, что едва ли добьюсь на этом поприще успехов – отдавленные кроссовки Артёма и его усталые, плохо скрывающие раздражение улыбочки непременно станут дополнением к нашему номеру.
Тогда я выключаю ночник и вслушиваюсь в неспешную беседу мамы и Алины, доносящуюся из гостиной. Некстати вспоминается обещание, данное Серёге, но я не собираюсь так скоро его выполнять: пусть помучается. Глеб говорил, что душа и тело грешника очищаются через страдания.
Завтра предстоит веселый денек: Милана наверняка продумала адский план, а уж она-то от мести не откажется. Чтобы молниеносно реагировать на ее выпады и держать удар, нужно как следует выспаться.
Я накрываюсь пушистым пледом, но уснуть не получается: в солнечном сплетении ноет и болит. Перед глазами возникает настороженное лицо Глеба, миг – и оно озаряется широкой светлой улыбкой.
За эти недели он стал моей отдушиной, соломинкой, жилеткой… На нем замкнулись все мысли и стремления, от него зависит мое настроение. Кажется, это называется «безответная любовь».
Я приказываю себе не зацикливаться, не думать, не переживать, дрема оттесняет сумрак ночи на задний план, сплетает вокруг знакомую светлую комнату с полками, таящими в глубине множество интересных вещей, и я удивленно озираюсь по сторонам.
Здесь стоило бы прибраться – вытащить наружу то, чем можно и нужно гордиться, выбросить все ненужное, стереть нанесенную временем пыль.
– Хочешь, я тебе помогу?.. – спрашивает стоящий рядом Глеб.
Я с восторгом и радостью смотрю в его темные глаза, ощущаю тепло руки на своей руке и прерывисто вздыхаю. Он подходит еще ближе, наклоняется и целует меня, и грудную клетку заливает нестерпимый жар.
Вздрагиваю, сбрасываю оцепенение и трясу гудящей головой. Приснится же такое!
Глава 29. Глеб
Анастасии Вадимовне я позвонил в воскресенье и объяснил, что для организации мероприятия нам внезапно понадобилось немного денег. На самом деле для меня это огромная сумма: тысяч восемь или даже десять – из расчета по косарю на каждого выступающего, но в ее конверте я видел толстенькую пачку пятитысячных, поэтому так сказал.
Анастасия Вадимовна соглашается сразу, однако, когда я прихожу к ней за деньгами, объявляет: либо я забираю весь конверт, либо она не дает ничего. Так что приходится его взять – ведь я уже заключил с шоблой сделку.
* * *
В актовом зале, украшенном траурными лентами, на сцене устанавливают портреты Макарова и Алисы, ставят стол для цветов.
Народу собирается довольно много. Классы, у которых в это время занятия, снимают с уроков, а таких – вся старшая школа.
Сначала ведущий – Гуськов из класса Алисы – неторопливо излагает причину, по которой мы тут собрались, будто никто этого не знает, а потом передает микрофон директрисе, которая с дрожью в голосе рассказывает, что считает каждого ученика школы своим ребенком и что наши судьбы тревожат ее больше своей собственной. За ней выходят Жанна Ильинична и классная «ашек». Слова Жанны Ильиничны наполнены печалью, а речь ее коллеги сводится к нравоучению о вреде наркотиков, безответственности и глупости, от которой, по ее мнению, мы должны избавляться.
После них наступает очередь Алисиных друзей зачитывать свои речи.
Девчонки и учителя в зале всхлипывают. Видео, которое ребята сделали под песню «One Direction» с беззаботной и счастливой Алисой, вдруг болезненно цепляет и меня. Такое чувство, будто внутри движется лед, сквозь трещины в котором, разливаясь по всей груди, сочится нечто едкое и горючее. Изо всех сил пытаюсь запихнуть это обратно в себя, но получается плохо. Приходится даже выйти из зала, чтобы отдышаться.
Жизнь слепа и несправедлива. И какие бы объяснения ей ни придумывали люди, правильных ответов в ней нет и быть не может. Существуем только мы, наши поступки и их последствия.
Я застреваю в туалете перед зеркалом. Кажется, я изменился. Или черный цвет мне больше идет, или что-то со мной происходит новое. А может, я просто в последнее время слишком много думаю и это отображается на лице?
Сделать бы сейчас селфи и отправить Неле, чтобы она вынесла на этот счет свой вердикт. Но она обязательно ответит нечто вроде: «Парни, делающие селфи в зеркале, поумнеть не могут» или «Это у тебя от волнения живот прихватило», – чем немедленно развеселит, а расслабляться мне еще было рано.
Возвращаюсь в зал, как раз когда наступает момент прощания с Макаровым.
Журкин, Румянцева, Титов и прочие поднимаются один за другим на сцену и зачитывают речи.
«Саша Макаров, наш дорогой одноклассник, был всегда целеустремленным, решительным и смелым. Мы знали его как отличного надежного друга, умного, красивого и доброго человека… Не выразить словами, как нам всем будет не хватать Саши… Ведь пока мы помним наших друзей – они остаются для нас живыми…» – и все в таком духе, однако я слышу во всех голосах искреннюю грусть и волнение. Похоже, их действительно пробрало.
Я рад, что не скатился до мести, пускай и хотел. Я даже немного горд собой. Ну кто лучше меня может выдумать проблему, добиваться ее решения, а после бороться за то, чтобы вернуть все как было?
Когда шобла успешно