Джерард и Барнаби дружно рассмеялись. Жаклин широко улыбнулась.
Несмотря на задержку в пути, они вернулись в Хеллбор-Холл не слишком поздно. Джерард проследовал прямо к конюшне, после чего они втроем пошли через луг к дому, мимо статуи Пегаса.
– Барнаби, ты что-то узнал? – осведомился Джерард. Барнаби намеревался осторожно расспросить молодое поколение об источнике сплетен. Правда, сначала он задал пару вопросов лорду Трегоннингу, но его сиятельство, хорошенько подумав, только и смог припомнить, что после того, как немного отошел от удара, сэр Годфри и лорд Фритем уже вели себя так, словно все были уверены в виновности Жаклин. Да и не только они. Остальные тоже старательно избегали говорить о гибели леди Трегоннинг, а если и упоминали, то исключительно как о несчастном случае. Графу пришлось смириться с молчаливым приговором: печаль лишала сил в нем усомниться, а без точных доказательств оспорить слухи было невозможно.
Только позже, окончательно придя в себя, он понял необходимость бороться.
Барнаби вышел на охоту, как хорошая гончая, пытаясь определить, кто автор злых слухов. Джерард считал, что это вряд ли возможно, но был благодарен Барнаби за то, что он неустанно исследует каждый закоулок этого запутанного дела.
Барнаби поморщился и пожал плечами:
– Только то, что слухи распространяются довольно давно: ни один человек не помнит, кто первый предположил, что именно Жаклин может быть виновна в гибели матери. Ну а смерть Томаса лишь подлила масла в огонь. Однако и Джордан, и Элинор открыто вас поддерживают. Насколько я понял, они всегда были на вашей стороне.
– Мы почти родные, – пояснила Жаклин. – Они мои ближайшие друзья.
– Значит, мы далеко не продвинулись, – констатировал Барнаби, – но старшее поколение должно знать больше, тем более что молодежь до сих пор не слишком задумывалась о тайнах гибели леди Трегоннинг и Томаса. Их подобные темы просто не интересовали.
Привыкший к манере друга выражаться, Джерард спросил:
– А какие еще подробности ты успел накопать?
Барнаби сверкнул белозубой улыбкой.
– Не столько накопал, сколько сумел додуматься. Мне был непонятен мотив убийства леди Трегоннинг. Покамест его просто нет. Отчасти именно поэтому и оказалось так легко бросить подозрения на Жаклин. У вас одной было нечто вроде причины, хоть и крайне шаткой. Если мы примем за аксиому, что Мирибель и Томаса убил один и тот же человек и с Томасом расправились именно потому, что он намеревался сделать предложение Жаклин, вполне можно предположить, что и Мирибель сбросили с террасы по весьма похожей причине.
– Какой же именно? – выпалил Джерард.
– Что, если некий джентльмен с самого начала увлекся Жаклин и решил заручиться поддержкой Мирибель?
Джерард надолго задумался.
– Я всегда считал подобные выводы чересчур натянутыми, но теперь ... все сходится.
Барнаби кивнул:
– Когда Томас исчез, Жаклин надела полутраур. Это ненадолго остановило убийцу, но когда она снова стала принимать визитеров, что может быть более естественным, чем искать поддержки у матери любимой девушки?
Жаклин перевела взгляд с Джерарда на Барнаби.
– Полагаете, она ему отказала и поэтому была убита?
Барнаби задумчиво поджал губы и покачал головой:
– Нет, это было бы чересчур просто ... скорее она напрочь отвергла его предложение, отказалась даже поразмыслить над ним и прямо сказала ему об этом. Заявила, что будет всячески противиться такому союзу. Этого, думаю, было вполне достаточно, чтобы побудить человека, уже совершившего одно убийство, добиваться своего, устранив очередное препятствие.
Направляясь к саду Геркулеса, они пытались рассмотреть старые факты с новой точки зрения.
– Смерть матери означала, что Жаклин будет в трауре целый год, – заметил Джерард, – но, видимо, это оказалось на руку злодею.
– Да, – согласилась Жаклин, – но вот уже несколько месяцев, как я сняла траур.
Несмотря на жаркое солнце, она вздрогнула. Джерард поймал ее руку и легонько сжал.
– Скажи, за последнее время никто не просил твоей руки?
Жаклин, не глядя на него, качнула головой:
– Папа наверняка сообщил бы мне. Нет. Никто не просил разрешения жениться на мне, кроме Томаса, да и то о помолвке не было объявлено официально.
Впереди замаячил сад Геркулеса. Тени все сгущались по мере того, как они приближались к дому. И когда добрались до ступенек, ведущих на террасу, Джерард, все еще державший руку Жаклин, повернул девушку лицом к себе.
– Если некий джентльмен попросит твоей руки, не забудь рассказать мне.
Жаклин невесело усмехнулась:
– Если какой-то джентльмен попросит моей руки, ты узнаешь первым.
Повернувшись, она стала взбираться наверх. Джерард последовал за ней, не совсем понимая, как истолковать смысл ее слов. Принять за чистую монету? Или как обещание принадлежать ему?
Глава 13
– Одно дело переубедить тех, кто хорошо меня знает, – шепнула Жаклин Джерарду, когда под руку с ним поднималась за отцом и Миллисент на крыльцо Треуоррен-Холла. Судорожно втянув в себя воздух, она подавила жгучее желание прижать к животу затянутую в перчатку руку и изобразила восхищенную улыбку. – А вот остальное общество не склонно быть столь доверчивым.
– Вздор, – возразил Джерард. – И перестань волноваться. Постарайся быть собой. И слушайся своего сердца.
Легко сказать, когда это самое сердце вот-вот вырвется из груди!
Она снова вздохнула, поняв, что он пожирает глазами ее груди. И от этого взгляда становилось теплее, и все тревоги таяли.
Ей не нужно было спрашивать, останется ли он рядом: она и так это знала. И ни к чему было гадать, не станут ли окружающие сплетничать при виде тех знаков внимания, которые оказывал ей Джерард: это было ясно и без слов. Но сейчас она задыхалась и все же сгорала от приятного возбуждения. Неудивительно, что голова кружилась.
Пока они стояли в длинной цепочке прибывших гостей, она старалась не думать о том моменте, когда Джерард в вечернем костюме вошел в гостиную. С ним был Барнаби, но его она сначала даже не заметила. Потому что видела только Джерарда, в черном и белом, в шелковом жилете с узором из янтарно-коричневых завитков. Резкий контраст черного и белого подчеркивал ширину плеч, костюм облегал стройную фигуру и оттенял суровые, благородные черты лица. Сдерживаемая мощь, которую она так часто замечала в нем, сегодня проявлялась как нельзя ярче, а присущая ему страстная энергия казалась откровенной и безграничной. Чувственность окутывала его невидимым плащом: она почти ощущала вкус неукротимой силы и то клеймо страсти, которое он уже успел поставить на ней.