class="v">Огни все новые растут.
Стихией ярою объят,
Весь загорелся маскарад.
Но что я слышу, мчится вдруг
Из уст в уста, из слуха в слух?
О, вечно горестная ночь!
Как эту скорбь нам превозмочь!
Грядущий день расскажет то,
Чего не слушал бы никто!
Отвсюду крик я услыхал:
«Сам государь как пострадал!»
О, если б это было вздор!
И государь сгорел, и двор!
Проклятье той, что увлекла
Его, с венком вокруг чела,
В ревущем хоре бушевать
И гибель общую создать!
О, юность, юность! О, когда ж
Найдешь ты радости границу?
О, власть величия! Когда ж
Направит разум твой десницу?
Уж загорается и лес,
И острый пламень уж долез
Под деревянный потолок;
И все сгорит в кратчайший срок.
Несчастье меру превзошло.
Не знаю, что бы нас спасло.
И завтра грудой пепла тут
Величье царское найдут!
Плутос
Страх успел распространиться;
Нужно помощи добиться.
Так ударь своим жезлом,
Чтоб дрогнуло все кругом!
Ты, о, воздух, нам скорей
Влажным холодом повей!
Проноситесь, как волненья,
Вы, туманы, испаренья,
Скройте роющий огонь.
Сейтесь, лейтесь, в тучки вейтесь,
Завиваясь, удушайтесь,
Всюду пламя укрощайте!
Вы смягчите, окропите,
И в зарницы превратите
Злого пламени игру.
Там, где духи нас пугают,
Силы магии спасают.
Императорский сад
Утреннее солнце. Император, его придворные, мужчины и женщины. Фауст и Мефистофель, прилично, не странно, а по обычаю одеты; оба на коленях.
Фауст
Простишь ли мне с огнями всю игру?
Император
Желаю впредь таких забав двору. —
Вдруг весь в огне, кругом распространенном,
Себя готов я был считать Плутоном[159];
В ночи горячих угольев костры,
Все в огоньках; дрожащи и остры
С них языки бессчетные взвивались
И трепетно в единый свод сливались;
А этот свод все выше возрастал,
И то вставал, то снова исчезал.
За огненно-извитыми столбами
Я видел, как народ мелькал рядами,
Объемистым он кругом напирал,
И, как всегда, почтенье заявлял;
Придворных я узнал в толпе великой:
Казалось, был я саламандр[160] владыкой.
Мефистофель
Таков ты есть. Стихии признают
Величество — и безусловно чтут.
Покорность ты огня уж испытал;
Но бросься в море, где бушует вал,
Едва лишь дна коснешься ты, как вдруг
Тебя, дрожа, охватит чудный круг;
Прозрачно зеленеющие волны
С пурпурными краями, блеска полны,
К тебе прильют дворцом; ступи ногой,
Куда пошел, чертоги за тобой.[161]
И сами стены жизнью веселятся,
И блещут, и вперед, и взад стремятся.
Морские чуда, видя новый, кроткий свет,
К нему стрелой, но дальше ходу нет.
Дивись драконов чешуе как хочешь.
Акула пасть разверзла, — ты хохочешь;
Хоть двор к тебе и тут стремится весь,
Но давки ты такой не видишь здесь;
И милые ты тоже встретишь виды,
Пытливые подплыли нереиды
К чертогам, где немые стены зыбки,
Меньшие быстры и легки как рыбки,
А старшие умны; дошла к Фетиде весть,
Пелею[162] новому она спешит принесть
И руку, и уста. — Вот Олимпийский трон.
Император
Воздушным царством я пока не увлечен,
Успеем мы занять заветные края.
Мефистофель
А наша, государь, земля и так твоя.
Император
В какой счастливый час явился сам
Из тысячи одной ты ночи к нам!
Пусть плодовит ты, как Шехерезада[163],
А ждет тебя первейшая награда.
Ты будь готов, когда в унылый час
Мне будничный наскучит строй у вас.
Кастелян
(входит поспешно)
Всепресветлейший! Мне во сне не снилось,
Чтоб доносить о счастье приходилось
Мне здесь подобным, — и каким
Я полон пред лицом твоим:
Счет в счет уплачен; я на воле!
Когтей ростовщиков нет боле.
Весь этот ад могу забыть!
В раю светлей не может быть.
Главнокомандующий
(следует быстро)
Солдат вполне мы рассчитали,
Все войско вновь завербовали,
Ландскнехт[164] доволен через край.
И шинкарю[165], и девкам — рай.
Император
Как все свободно задышало!
Как вы торопитесь, сбежало
Раздумье все у вас с чела!
Казначей
(подходя)
Ты их спроси, все их дела.
Фауст
Сам канцлер лучше объяснит все это.
Канцлер
(медленно подходя)
Блажен вполне в преклонные я лета!
Так слушайте, я дивный лист прочту,
Который в радость превратил нужду:
«Да знает каждый, коль желает он,
Сей лист оценен тысячею крон,
И обеспечен полной суммы страх
Всем, что зарыто в имперских землях,
И приняты все меры, чтобы тот
Огромный клад немедля шел в расчет».
Император
Я чую зло, ужаснейший подлог!
Кто царскую подделать подпись мог?
И казни нет за это лиходею?
Казначей
Сам подписал ты, коль напомнить смею,
В ночи. Великим Паном ты стоял,
А канцлер, подойдя, тебе сказал:
«Благоволи в час радости свободной,
Черкнув пером, упрочить быт народный».
Ты подписал. Там ухитрились к свету
На тысячи размножить подпись эту;
Чтоб каждый мог участвовать во благе,
Оттиснули мы целый ряд бумаги,
Их десять, тридцать, сотня на подхват,
Ты не поверишь, как народ-то рад:
Взгляни на город, был он как могила.
Теперь он ожил, все заговорило.
Хоть именем твоим блажен весь свет,
Ему теперь особенный привет,
И азбука из дела уж выходит,