Я был глубоко потрясен тем, с каким доверием отнеслись солдаты к нам и республике, с какой радостью, решимостью и спокойствием разобрали они винтовки и подчинились нашим приказам. Так начались мои первые серьезные шаги в революцию.
Поскольку на самом «Куатро виентос» ничего не было подготовлено к восстанию, нам пришлось импровизировать.
Майор Роа с несколькими рабочими аэродромной типографии отправился печатать манифест и прокламации, которые предстояло разбросать над Мадридом.
Для захвата бомбового погреба, расположенного в двух километрах от аэродрома и охраняемого пехотинцами, снарядили небольшой отряд.
По рации мы сразу же начали передавать тут же сочиненный манифест о провозглашении Испании республикой.
С помощью нескольких офицеров Кейпо де Льяно приступил к формированию колонны для наступления на Кампаменто.
Казалось невероятным, чтобы четыре безумца, явившихся в «Куатро виентос», смогли развернуть такую деятельность, не встретив ни малейшего сопротивления.
В шесть часов утра были готовы к вылету два первых самолета, на которых механики по собственной инициативе закрасили монархическую кокарду красной краской. Альварес Бурилья{89} и я поднялись в воздух, чтобы сбросить над Северным и Южным вокзалами Мадрида прокламации и дать сигнал к прекращению движения на железных дорогах и началу всеобщей забастовки.
Арагон, летевший со мной, сбросил над вокзалом Аточа несколько прокламаций, которые железнодорожники тут же подобрали. Сделав несколько кругов над городом, мы вернулись на аэродром.
Кейпо де Льяно со своей колонной, развернутой в цепь, только еще направлялся в Кампаменто. Я не знаю, почему он так задержался, но из-за этой медлительности преимущество, связанное с внезапностью, было потеряно.
На аэродром «Куатро виентос» стали прибывать первые автобусы с офицерами, жившими в Мадриде. Прежде чем они выходили из автобусов, мы предлагали им присоединиться к нам либо добровольно согласиться на арест. К восстанию примкнули только полковник Анхел Пастор, лейтенант Кольяр - товарищ Барберана по его будущему неудачному перелету на [182] Кубу - и еще три офицера. Большинство же прошли в зал «Паласа», где уже сидели остальные арестованные. Всего там набралось 70 человек.
Арагон и я заправили свой самолет горючим и отправились в столовую «Паласа» выпить кофе. Между тем арестованные открыли двери зала и свободно разместились в вестибюле. На нас они смотрели словно на диковинных животных или безумных.
В «Куатро виентос» царил энтузиазм. Количество сторонников республики увеличивалось за счет трамвайщиков. Прибыв на конечную станцию и узнав о восстании, они просили дать им винтовки, чтобы тоже принять в нем участие. И еще один примечательный факт: когда мы перекрыли Эстрамадурскую дорогу, буржуа присоединились к «арестованным» офицерам, а рабочие, шоферы и извозчики, то есть простые люди, с огромной охотой брали оружие и решительно вставали в наши ряды.
Мы еще раз поднялись в воздух, чтобы разбросать над Мадридом прокламации, призывавшие народ примкнуть к восстанию. Однако, к нашему разочарованию, транспорт работал нормально, жители спокойно ходили по улицам, на вокзалах, как обычно, прибывали и отправлялись поезда. Одним словом, обещанная всеобщая забастовка не была объявлена.
Возвратившись на аэродром, мы увидели колонну Кейпо, остановленную силами Кампаменто. Нас с тревогой расспрашивали, что происходит в Мадриде. Никто не понимал, почему в столице так спокойно.
Рамон Франко решил бомбардировать королевский дворец, полагая, что это может изменить обстановку. В «Куатро виентос» все с волнением следили за полетом его нагруженного бомбами самолета. Он несколько раз пролетел над дворцом, а затем повернул назад, не сбросив ни одной бомбы. Когда Рамона спросили, что произошло, тот ответил, что на Восточной площади было много детей и он побоялся начать бомбардировку.
В это время появился генерал Кейпо де Льяно. Он приказал своей колонне занять оборонительные позиции у аэродрома, так как войска мадридского гарнизона уже окружали нас и артиллерийские части приготовились начать обстрел. Посовещавшись, Кейпо де Льяно, Рамон Франко и другие офицеры решили организовать круговую оборону. Под четыре самолета было приказано подвесить бомбы, остальным трем сбросить над Мадридом прокламации и попытаться [183] рассмотреть, решилось ли наконец население вмешаться. Обстановка быстро ухудшалась. Непростительное опоздание Кейпо, помешавшее захватить Кампаменто, неудача со всеобщей забастовкой нанесли нам тяжелый удар. Большая часть арестованных офицеров вышла из «Паласа» и совершенно свободно разместилась на большой лестнице здания, наблюдая за перипетиями нашей борьбы. Знаменательно, что ни в тот момент, когда они поняли, что обстоятельства складываются не в нашу пользу, ни тем более позже, когда уже стало ясно, что мы проиграли, никому из них не пришло в голову вмешаться и восстановить прежнее положение. А ведь их было в четыре раза больше, чем нас. Я уверен, что они не сделали этого не из-за страха стать лицом к лицу против нас, а из-за нежелания защищать монархию.
Арагон и я вновь поднялись в воздух, чтобы посмотреть, какова обстановка в Мадриде, сбросить прокламации и узнать, что делается на позициях атакующих нас войск. В столице жизнь шла своим чередом: ничто не указывало ни на забастовку, ни на восстание. Мы летели очень низко. Я был так возмущен, что бросал свой самолет чуть ли не на мостовую, желая заставить жителей понять, что мы восстали. Мне запомнилась одна деталь, имевшая для меня определенное значение. Пролетая, едва не царапая черепичные крыши, над Каррера Сан-Херонимо, вблизи отеля «Палас», я увидел господина, спокойно читавшего театральную афишу. Это обескуражило меня: если кто-то раздумывает в такой день над тем, в какой театр пойти вечером, совершенно ясно, что нам нечего ждать от мадридцев.
Войска, посланные на подавление восстания, двигались несколькими развернутыми колоннами. Особое впечатление произвела на меня колонна жандармерии, так называемой гражданской гвардии, шедшая через Карабанчель. Было холодно, поэтому жандармы надели свои черные плащи. Сверху они казались сплошной черной массой, вызывавшей неприятное чувство. Впервые в жизни я смотрел на жандармов как на врагов. До сих пор я видел в них приветливых и услужливых людей, каждую неделю посещавших нас в Сидамоне или Канильясе. Их приглашали закусить, в ответ они спрашивали, не нужна ли их помощь.
Артиллерия уже приступила к обстрелу аэродрома. Мы хорошо видели разрывы снарядов на взлетно-посадочной полосе и у ангаров. Позже я узнал, что ею командовал мой шурин Педро Жевенуа. [184]
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});