В общих чертах Сандино рассказал следующее. Движение возглавляет хунта под руководством Алькала Самора, в которую среди прочих входят Асанья{84}, Прието, Касарес Кирога{85}, Маура… В случае успеха хунта станет правительством. Восстание поддерживают социалистическая партия и Всеобщий союз рабочих (УСТ), которые объявят всеобщую забастовку по всей Испании.
Об участии военных он сообщил, что оно весьма широко - на стороне восставших выступит целый ряд гарнизонов. При этом Сандино назвал имена генералов, готовивших мятеж: Нуньес Прадо, Кейпо де Льяно… Движение поддерживают и многие офицеры из авиации. Главный удар предполагается нанести по аэродрому «Куатро виентос». Его радиостанция должна передать приказ к началу действий на других аэродромах и в гарнизоны. Нарисованная Сандино картина произвела на меня впечатление хорошо подготовленного заговора, руководимого влиятельными лицами и поддерживаемого рабочими и большей частью народа.
Когда Сандино закончил, я попросил сказать, что конкретно должны делать Мельядо, Валье и я, с кем установить связь, когда и куда явиться, кто будет руководить взятием аэродрома «Куатро виентос» и т. д. и т. п. Короче говоря, я хотел узнать, какую роль отводят нам. Но энтузиазм, с которым он сообщал общие сведения, объяснял обстановку, [170] превратился в пустую болтовню, когда речь зашла о конкретных вещах. Он заявил, что, находясь под арестом, потерял контакт с товарищами и не осведомлен о последних распоряжениях, и порекомендовал повидаться с Мигелем Маура, членом хунты, занимавшимся подготовкой участия военных в восстании. Иными словами, мне предстояло восстановить связь с Маура, Рамоном Франко и капитаном Фуэнтесом, в доме которого на следующий день было назначено собрание Доенных.
Сандино сообщил приметы дома, где скрывался Рамон Франко, дал явочное письмо к Маура, с которым я не был знаком, и рассказал, что нужно сделать, чтобы присутствовать на предстоящем совещании.
Я вышел из министерства так же свободно, как и вошел туда.
Свидание с Сандино вызвало во мне противоречивые чувства. После его информации об общем положении дел я несколько успокоился и воспрянул духом, хотя меня тревожил ряд моментов, показавшихся мне неясными, тем более что Сандино, ответственный за подготовку восстания в авиации, многого не смог объяснить мне. Я не понимал, почему отсутствует связь между заговорщиками именно в эти решающие дни. Ведь я проник в министерство без всяких затруднений, что могли сделать и другие. Я так и не узнал от Сандино ни имен других летчиков - участников операции на аэродроме «Куатро виентос», ни ее плана. Я стал подозревать, что плана нет и в «Куатро виентос» ничего не подготовлено. С другой стороны, меня несколько удивил приказ посетить самого члена революционной хунты, ибо это означало, что Сандино возложил на меня почти накануне восстания задачу установления соглашения с ним, а также поручение присутствовать на следующий день на собрании военных. Мне казалось, поскольку я не принимал участия в организации выступления и приехал в Мадрид всего лишь за три дня до него, то мне просто укажут место, которое, по моим представлениям, должно было быть уже определено для меня руководителями.
Я отправился в небольшой особняк, в котором жил Маура, и через слугу передал ему записку Сандино. Меня ввели в нарядный кабинет с великолепным диваном и креслами, обтянутыми красной кожей. На одном из кресел лежала гитара. Я запомнил эту деталь, ибо мне казалось совершенно немыслимым, чтобы в такое время в кабинете одного из руководителей восстания кто-либо мог думать о развлечениях. [171]
Я не знал Маура и не предполагал, что он так молод. Первое впечатление о нем было положительным. Маура показался мне человеком энергичным, решительным, простым, с приятной внешностью. Он был хорошо одет и совершенно не похож на революционера в моем представлении.
- Итак, вы приехали из Мелильи, чтобы принять участие в захвате «Куатро виентос»? - обратился он ко мне.
И сразу же с огромным воодушевлением заговорил о восстании. По его словам, все прекрасно подготовлено, успех гарантирован. Слушая его, я успокоился. Его оптимизм придал мне бодрости. Затем он спросил:
- Теперь расскажите мне о военных, все ли подготовлено и уверены ли участники в себе?
Я оцепенел от изумления. Я пришел, чтобы он ввел меня в курс дела, а получалось наоборот - я обязан информировать его. Пришлось напомнить ему, что я приехал только сегодня утром и ни о чем не осведомлен. Сандино приказал мне установить связь с ним и Рамоном Франко именно для того, чтобы получить приказ о дальнейших действиях. После моих слов он почувствовал себя несколько неудобно, но затем все так же бодро заявил:
- Хорошо, очень хорошо. Отправляйтесь повидать Франко и договоритесь с ним.
Все же свидание с Маура произвело на меня отрадное впечатление. Он показался мне человеком, внушающим доверие. Я вышел от него воодушевленным и спокойным, хотя настораживало то, что представитель хунты, на обязанности которого лежала связь с военными, спрашивал меня о ходе дел и не имел ни малейшего представления о подготовке восстания на аэродроме «Куатро виентос».
Я отправился разыскивать дом, где скрывался Рамон Франко, сгорая от нетерпения поговорить с ним.
Мне и в голову не приходило принимать какие-либо меры предосторожности. Я вел себя так, как если бы находился в официальном отпуске. Я побывал в здании министерства, посетил Маура, совершенно не думая, что могу быть задержан полицией. Мое поведение в тех условиях было абсурдным, но в то же время старший офицер, действовавший столь неосмотрительно, вряд ли мог вызвать подозрение.
Внешний вид Рамона Франко поразил меня. Он был страшно бледен, так как много дней не выходил на улицу. Эту бледность подчеркивала большая вьющаяся, очень черная борода, которую он отрастил за время вынужденного заточения. [172]
На нем были дешевый, довольно потрепанный штатский костюм и фланелевая клетчатая рубашка, расстегнутый ворот которой обнажал заросшую волосами грудь. Рамон был похож на бандита с Сьерра-Морены. Появись он в таком виде на улице, его бы немедленно арестовали.
С Франко меня связывала большая дружба, долгое время алы вместе служили и, полагаю, обоюдно ценили друг друга. Я знал его хорошие и плохие качества. Он был умен, легко и быстро ориентировался в обстановке и в то же время обладал рядом привычек и странностей, которые никому не удавалось искоренить в нем. Одной из них была привычка небрежно одеваться. Он всегда носил потрепанную и грязную гражданскую одежду или военную форму. Порой он совершал довольно странные поступки, нисколько не беспокоясь об их последствиях. Это был настоящий дикарь, и ему очень подходило полученное в авиации прозвище «Шакал». На мой вопрос, почему он в таком маскараде, Рамон серьезно ответил: чтобы не узнали. Я убедил его побриться, постричься и надеть форму, ибо появиться в таком виде на аэродроме «Куатро виентос», куда он думал направиться, было бы совершенной нелепостью… Хотя Рамон несколько месяцев провел в тюрьме, а затем долго скрывался, у меня создалось впечатление, что он обо всем хорошо осведомлен. Его рассуждения казались логичными, а проекты вполне реальными.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});