тянется к ножу, но отдергивает руку. Не дожидаясь, пока откроются двери лифта на четвертый этаж, он пихает меня к выходу. Я падаю в безжизненный коридор с его рукой, вцепившейся в мою шею, он ведет меня к его квартире, а мои ноги спотыкаются, чтобы не отстать. Отперев дверь, он заталкивает меня внутрь, и я, спотыкаясь, падаю на пол. Дверь захлопывается, и он запирает ее, пока я поднимаюсь на ноги.
Этот человек разбил мое сердце. Я даже не уверена, что оно еще бьется. Потянувшись, я прижимаю пальцы к тому месту на спине, где он держал нож. Жжет. Вытянув руку, я смотрю на кровь. Порез не глубокий, но кровь все еще идет.
Я перевожу взгляд на него, но он смотрит на кровь на моих пальцах.
Я жду.
Я смотрю.
Покажи мне хоть малейшее сожаление, Тео.
— Ты порезал меня.
Холодные, жесткие глаза смотрят на меня.
— Ты следила за мной. Ты вломилась в мою квартиру и украла мои вещи.
— Я — твоя песня. — Я поднимаю подбородок и сдерживаю эмоции.
Он качает головой.
— Ты — ничто.
Я смотрю вниз, прячась от ненависти в его глазах и сосредотачиваясь на крови, потирая пальцы.
— Ты хуже, чем рак. — Мне плевать на порез, даже если бы я истекала кровью до смерти. Мы умираем, и это… неотвратимо.
Когда я снова поднимаю глаза, мышцы его челюсти напрягаются, когда он возвращает свой взгляд к крови на моих пальцах.
— Надеюсь, твой грязный нож занесет мне какую-нибудь плотоядную инфекцию, и ты сможешь наблюдать, как я медленно умираю. Моя гнилая, гнилостная вонь наполнит воздух вокруг тебя. Когда это случится, просто помни… ее зовут карма, и она — неумолимая сука. — Если мы умираем, то это будет происходить с оружием на перевес. Я не буду подавлять ни одной эмоции.
Он смотрит на меня, в его взгляде нет ни трещинки.
— Садись. — Он кивает на складной стул.
— Пошел к черту.
Он направляется ко мне. Шесть месяцев назад я бы отступала, пока мой зад не опустился бы на стул. Но не сейчас. Я отказываюсь бояться этого человека, даже если он заберет мое последнее сердце.
— Сядь. На. Стул. — Его черные ботинки ударили по носкам моих неоново-желтых кроссовок.
— Пошел. К. Черту. — Прищурившись я уставилась на него.
Схватив меня за плечи, он толкает меня назад, пока моя задница не упирается в стул. Спинка стула царапает мою рану. Я стараюсь не гримасничать, но полностью избежать этого не удается.
— Тебе не следовало приезжать. — Он хватает несколько тряпок с кухни и рвет их на полоски.
Я сдерживаю свои слова. Он их не стоит.
Он связывает мне руки за спиной, а затем привязывает мои ноги к стулу и исчезает в ванной. Через несколько секунд он возвращается с бутылкой перекиси водорода, клейкой лентой и марлей.
— Оставь это, — говорю я без малейших эмоций в голосе.
Тео приседает позади меня и поднимает заднюю часть моей рубашки.
— Я сказала, оставь это! — я отбрасываю свое тело в сторону, посылая стул и привязанную к нему сумасшедшую женщину на пол.
— Господи! — Он хватает стул, чтобы поставить нас обоих вертикально.
— НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ! — кричу я так громко, как только могу.
Он вскакивает на ноги, раздувая ноздри, сжимая руки в кулаки и оскалив зубы. Я не моргаю. Я, блядь, королева пристальных взглядов. Давай, жополиз.
Тео топает прочь.
Хлопок двери.
Бах!
Что-то ударяется о стену в его спальне.
Бах! Бах! Бах!
Я закрываю глаза и прижимаюсь щекой к грязно-серому ковру.
Через двадцать минут — черт, это может быть час спустя, я потеряла чувство времени — Тео выходит из своей спальни. Я поворачиваю голову, чтобы увидеть, как он наполняет стакан водой. На другой руке у него футболка. Ткань вокруг костяшек пальцев испачкана кровью.
Как это произошло? За несколько дней я прошла путь от желания всего с этим мужчиной до желания ничего — даже следующего вздоха. Как будто я была на аппарате жизнеобеспечения, а он выдернул вилку из розетки. Я снова закрываю глаза и жду момента, чтобы уйти — сон, бессознательное состояние, смерть — это уже не важно. Я готова сделать перерыв.
Меня зовут Скарлет Стоун, и я не боюсь смерти. Моя мама ждет меня с распростертыми объятиями.
***
Этот голос. Он утешает меня. В моих снах он окутывает меня, как теплый кокон. Охраняет меня. Спасает меня. Любит меня.
— Тебе нужно есть и пить.
Я моргаю, открывая глаза. Темно, кроме маленькой лампы на полу в углу комнаты, светящейся желтым светом. Сейчас ночь или раннее утро. Я не знаю. Я и мой стул волшебным образом снова обрели вертикальное положение. Мои плечи горят, но руки и ноги покалывает от онемения.
Этот голос. Тот самый, из моих снов. Но он больше не теплый. Он тусклый и безжизненный, как глаза, смотрящие на меня. Он больше не охраняет меня. Не спасает меня. Любит меня.
Почему это не может быть кошмаром?
Почему я не могу проснуться?
— Ешь. — Тео держит спагетти, намотанные на вилку, перед моим лицом.
Я поворачиваю голову в сторону.
— Ты будешь есть.
Он так сильно ошибается.
— Пей. — Он подносит соломинку к моим губам.
Я прикусываю их.
— Такая чертовски упрямая, — бормочет он, вставая.
Я хрюкаю, когда он берется за мой подбородок, откидывая мою голову назад настолько, чтобы раздвинуть мои губы. Какой-то сладкий сок стекает в мой рот и вниз по сторонам лица, когда я отвергаю его попытки. Как только он отпускает мой подбородок, я выплевываю сок ему в лицо.
Выражение лица Тео становится еще более жестким, когда он поднимает рубашку, чтобы вытереть лицо.
— Я не буду есть. Я не буду пить. Я не буду жить для тебя.
Я ненавижу его. Он заставил меня полюбить его. Он заставил меня хотеть жить. А потом он все это забрал.
Мышцы на его руках двигаются, когда он сжимает кулаки снова и снова.
— Ударь меня. Избей меня. Режь меня. Разорви мой гребаный мир на части, если тебе это нужно. Тебе нужны пушки? Они в моей машине. Иди, возьми их. Заряди обоймы. Засунь ствол мне в горло и нажми на курок. Но я не позволю тебе перевязать мои раны, дать мне еду или заставить меня выпить что-нибудь. Я. Не. Позволю. Не. Буду. Жить. Ради. Тебя.
Он бросает стакан с водой в раковину, и он разбивается. Я не вздрагиваю. Я буду его песней. Я буду песней, которую люди напевают, когда готовы закончить