NB
1948 год. Из доклада ученого секретаря Академии художеств СССР В. Сысоева в Камерном театре.
«Чуждые, а точнее враждебные всему существу социалистического реализма тенденции просматриваются не только в творчестве врагов советского искусства художников-формалистов, но они проникли уже в среду молодых, в наши художественные вузы. Наиболее характерна в этом отношении аспирантская мастерская Московского Художественного института, где ее староста, Белютин, пользуясь бесконтрольностью со стороны руководства, создал настоящее гнездо формализма…»
Из решения президиума правления Московского отделения Союза советских художников по поводу исключения из Союза Э. М. Белютина.
«Будучи старостой творческой мастерской по кафедре живописи и рисунка, самовольно пригласил в качестве ее руководителей художников-формалистов П. Кузнецова, Л. Бруни, Фонвизина, создав тем самым платформу для действий врагов социалистического реализма».
Февраль. Умер Сергей Эйзенштейн. В октябре вдова передала весь хранившийся на даче в Кратове архив В. Э. Мейерхольда в Центральный Государственный архив литературы и искусства.
Май. Из дневника М. М. Пришвина.
«Этот страшный как смерть коллектив стоит с раскрытым ртом, чтобы поглотить тебя: сколько зубастых голов! И ты, голубой, веришь, что так и пройдешь через ряд красных пастей; и они не тронут тебя, напротив, все закричат: осанна сыну Давидову!
Так что „голубой“ борец за незаменимое место свое в человеческом мире остается со своей „темой“ одинок как в капитализме, так и в социализме, с той разницей, что нечто новое, им открываемое в социализме, много скорее стареет, делаясь общим достоянием, и „голубого“, выжав как лимон, отбросив, оставляют век свой доживать в положении героя. Нет, любить коллектив невозможно… Невозможно!»
Умер художник Лев Бруни.
* * *
Они выходили на прогулки по городу. Он — как можно дальше от ставшего чужим театра. Она — непременно на Тверской бульвар, чтобы снова и снова своими глазами, не отрываясь, смотреть на «их» дом, который когда-то сами выбирали для своего Камерного и приобрели, в котором начинали и прожили всю жизнь. Александр Таиров и Алиса Коонен. Режиссер хотел хоть на мгновение забыться, во что-то поверить, к чему-то еще рвануться, актриса чувствовала — все невозвратимо. Потому что театр — это не просто они двое. Это все, что вокруг, и прежде всего люди, уже неспособные отозваться на то, что еще вчера казалось смыслом жизни. Их театр умирал вместе с верой человека в самого себя, в свои возможности. И в справедливость.
«Как можно выйти на нашу сцену после такого!» — Коонен была ошеломлена состоявшимся в их театре — именно в Камерном! — собранием творческой интеллигенции. Вспоминала о нем в последние дни своей жизни с содроганием и отвращением. Доклад делал «какой-то серый человек без лица». Он все говорил, говорил, говорил… Подробности? Какое они могли иметь значение, когда анафеме предавались такие люди и весь цвет современной музыки!
Откуда Алисе Коонен было знать, что это последний акт разыгравшейся сразу после войны драмы советской культуры? Подбор имен для остракизма определялся тем, что все вместе они составляли Оргкомитет будущего Союза советских композиторов. Инакомыслие, которым отличалось их творчество, нельзя было допустить в новую, идеологически стерильную организацию. Крамолу предстояло искоренить, и для этой цели уже готовились кадры.
Маленькая и оставшаяся незамеченной историками музыки подробность. В первом и втором номерах журнала «Советская музыка» за 1948 год напечатана фотография Тихона Хренникова с подписью: «Генеральный секретарь Союза советских композиторов». Но — Союза еще не существовало! Он был создан в апреле, и только тогда лишился формально своих полномочий Оргкомитет. Именно формально. В действительности же сразу после постановления бразды правления были переданы именно Хренникову. И это на пятьдесят лет вперед! Соответственно несменяемый ни при каких правителях — от Сталина до Ельцина — партийный музыкальный вождь был принят в ряды ВКП(б).
Статья, с которой Хренников выступил в журнале в связи с постановлением, свидетельствовала о его безукоризненно правильной партийной позиции в искусстве: вместе с русскими композиторами из «настоящей музыки» вычеркивались Оливье Мессиан, Хиндемит, Кшёнек, Берг, Менотти, Жоливе, Бриттен, Шёнберг, Стравинский. Объектом критики стал и Сергей Дягилев со своими сезонами русского балета.
Новым мерилом ценности творчества композитора было объявлено условие, сформулированное сочинителем «колхозно-народных» песен Захаровым: будут ли слушать колхозники после трудового дня Восьмую или Девятую симфонии Шостаковича? Если нет, значит, они «антинародны». Впрочем, все это нисколько не помешало бессменному руководителю Союза композиторов усиленно добиваться приезда Стравинского в Советский Союз, оказывать ему самый радушный прием и фотографироваться на память с «идейным врагом». Как и с Кшиштофом Пандерецким, фильм о котором Хренников взял под свое покровительство. Знали ли оба польских гостя истинное лицо московского своего хозяина? Или даже не догадывались о нем?
Сопротивляться, возражать было бессмысленно и бесполезно. Особенно Сергею Прокофьеву, жена которого, мать двух его сыновей, Лина отбывала заключение в лагерях. Двадцать лет тюремной жизни. Полный отрыв от семьи. Лишь в лагере для заключенных-инвалидов под Воркутой, на станции Абязь, Лина узнала о смерти Сталина, но так и оставалась в неведении, что в тот же день не стало и ее мужа.
Собственно музыка была последней в ряду подвергнутых стерилизации искусств. После трех постановлений 1946-го открытие Академии художеств явилось четвертым и решающим действием Сталина на поприще культуры. Это был триумф догматического соцреализма. Трудно сказать об этом откровеннее, чем это сделал вице-президент Борис Иогансон в праздничном номере «Огонька»: «Когда просматриваешь картины наших художников, написанные к тридцатилетию Октября, невольно вспоминаешь первые годы революции. Тогда реалистическое искусство, вначале еще слабое, но уверенное в конечной победе, пробивало дорогу к советскому зрителю. Движение это, подхваченное лучшими, передовыми советскими художниками, широко разрослось под лозунгом социалистического реализма. Рост и успехи всех видов изобразительного искусства несомненны. Мне кажется, что выставка „30 лет советской власти“ подвела итоги, из которых можно делать выводы, что наша советская живопись в идейном и качественном отношении является самой высокой в мире. Маразм и разложение буржуазного искусства настолько глубоки, что сравнивать с ним наше искусство кощунственно». Родство душ или прочитанное выступление Геббельса в Мюнхене?
Как трудно было осознать, что все происходило одновременно, потому что питалось из одного источника и преследовало одну цель — жесточайший курс в культуре и не менее жесткий в партийной жизни. Советская модель, руководящая роль ВКП(б) утверждались через единообразие политических и экономических структур в странах народной демократии.
Позже перестанет быть тайной, что во многих случаях с помощью отрядов Берии уходили из жизни руководители многих коммунистических партий: в Албании — К. Дзоде; в Болгарии — Т. Костов, И. Стефанов; в Венгрии — Л. Райк, С. Сени, А. Саалн, Л. Бранков; в Румынии — А. Паукер, В. Лука; в Чехословакии — Р. Сланский, В. Клементис. Только Польше была уготована иная судьба: В. Гомулка, М. Спыхальский, З. Клишко оказались в тюрьме. Сначала в Варшаве, на Раковецкой. Позже, по свидетельству З. Клишко, в Куйбышеве. Югославская партия избежала обшей участи. Ее сопротивление послужило причиной для громкого советско-югославского конфликта, который провоцировался и поддерживался теми же исполнителями, что и в культуре, — Ждановым, Берией, Сусловым.
…Они до конца не верили. Закрыть Камерный театр?! Но почему? Среди летевших обломков других искусств, как среди камнепада, Таиров писал: «Алиса, любимая! И все-таки вопреки всему — в добрый час! В наш 35-й сезон — нашей жизни и работы! Обнимаю! Верю! Верь и ты! Твой А. Т.».
В мае 1949-го произошли два на первый взгляд разнохарактерных события. Была отвергнута докторская диссертация Бахтина за «формалистический анализ» творчества… Рабле! 29 мая «Советская культура» выступила с редакционной статьей «Плоды эстетства и формализма»: «Еще имеют место отдельные случаи проявления формализма и эстетства, низкопоклонства перед реакционной культурой Запада. Примером может служить тот творческий тупик, в котором оказался Московский Камерный театр в результате эстетических, формалистических, космополитических взглядов его художественного руководителя А. Я. Таирова».