Читать интересную книгу Путешествие среди выживших христиан в арабском мире - Вивель Клаус

Он рассказывает, что ему пришлось пережить 18 марта 2004 г. В тот день, сидя у себя дома, он с детьми, двумя сыновьями и тремя дочерьми, смотрел телевизор в гостиной. В окно ударила пулеметная очередь, пули попали в шеи двум из его детей, сыну и дочери, они погибли на месте. Он рассказывает в подробностях, как дочь упала на столик в гостиной со снесенным затылком.

– В стене дома до сих пор остались следы пуль. Я никак не могу себя заставить их замазать, – говорит он.

Раат считает, что за этой акцией стояли шиитские боевики армии Махди, которая была основана иракским лидером Муктадой аль-Садром в 2003 г.

– Они стреляли в нас за то, что мы христиане, – уверен он.

Сначала семья бежала в Иорданию, но им не удавалось свести концы с концами в лагере беженцев ООН, поэтому пришлось вернуться в Багдад.

– Если бы получилось, я бы снова уехал, – делится он.

Узнав об убийстве детей, Эндрю Уайт нашел Раата и предложил помощь его семье. С тех пор они в церкви.

Мне удалось поговорить и с одним из солдат – юношей маленького роста, одетым в гражданское. Он христианин, однако, будучи солдатом, не может покинуть страну. Он говорит, что в принципе ничего не имеет против того чтобы жить в Багдаде.

– В этом городе все возможно, – возбужденно говорит он. – Коррупция здесь удивительная, все покупается и продается.

Тем не менее он тоже собирается уезжать и рассказывает, что ему удалось уговорить иракских пограничников дать ему возможность выехать в Сирию. Причина очевидна: через одного из своих друзей-мусульман он узнал, что исламистские группировки выплачивают по 300 долларов за убийство каждого христианина.

После ухода посетителей Эндрю Уайта отвозят в его апартаменты, и он, положив под голову подушку, занимает горизонтальное положение в своем кабинете с письменным столом, диваном и кроватью. На стенах висят самые разнообразные китчевые артефакты, полученные им в дар во время пребывания в Ираке. Я сажусь на тот же самый диван, на котором сидел сегодня утром. Мне подают чашку кофе с символикой посольства Департамента США: «Международная зона Багдад, 2009». В те годы американцы не стеснялись рекламировать свое присутствие в стране.

– Я даже не предполагал, что и через 10 лет после войны буду продолжать кормить бедняков, – говорит пастор.

Поиграв красными четками, он кладет подушку себе на живот. Я задаю лежащему священнику вопрос о смене веры. Во всех посещенных мной прежде странах тема обращения мусульман представлялась весьма спорной, многие с отвращением смотрят на священников, часто западных, которые практикуют такие вещи.

– Сложная ситуация, – говорит Эндрю Уайт. – Как-то раз мы крестили 13 мусульман. В ту же неделю 11 из них были убиты. Это была целая семья, пожелавшая обратиться. Однако я не делаю ничего, чтобы убедить людей принять крещение. Ничего для этого не делаю. Но если меня попросят, я буду это делать.

Он рассказывает, как две недели назад крестил одну мусульманку.

– Я спросил ее, почему она хочет перейти в христианство. Ей это было надо, чтобы выйти замуж за христианина. На следующий день после крещения она переехала в Турцию.

Он уверяет, что не пытается перетащить в англиканскую церковь посещающих его храм иракских христиан. Пусть принадлежат к своим деноминациям – ассирийской, халдейской церквям и прочее. Я спрашиваю Эндрю Уайта, не чувствует ли он ответственности за опасность, которая грозит его новообращенным.

– Вот поэтому-то я и пытаюсь избегать кого-то обращать. Мы ничего не делаем, чтобы побуждать мусульман, приезжающих сюда для посещения наших школ и клиник, переходить в нашу веру. Но иногда приходится их крестить, если они сами просят. Я предупреждаю их, чтобы они ничего не говорили своим супругам.

Он объясняет, что его церковь имеет защиту только потому, что она английская. Это также связано и с самой личностью Эндрю Уайта. Однако в настоящее время полностью защищенным оставаться никак невозможно. Он говорит, что в 2006 г. по всему городу были развешены сотни листовок, объявлявших его в розыск; в них говорилось: «поймать живым или мертвым».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– После этого мне на пару недель пришлось покинуть церковь, но потом я все равно вернулся.

Я спрашиваю, можно ли вообще привыкнуть к подобному стилю жизни.

– Я не могу представить себе ничего другого. Это странно. К сожалению, я по своей природе не пуглив. И это чистая правда. Нервничаю я крайне редко.

Единственный раз, когда он действительно испугался за свою жизнь, – это когда его похитили. Его бросили в подвал, где на полу валялись отрезанные пальцы рук и ног. Но у него при себе оказалось достаточно денег, и в тот же день он вышел на свободу.

Я интересуюсь, застал ли он здесь войну 2003 г.

– Застал, – отвечает Уайт. – Тогда в Ираке не было вообще никакой свободы. Все жили в постоянной тревоге. Самостоятельно иракцам никогда бы не удалось свалить режим Саддама.

Сегодня он по-прежнему считает, что разрушение режима было правильным решением.

– Однако то, что мы делали после войны, оказалось неправильным. Силы коалиции не сумели предугадать последствия этой войны. Они совершенно не понимали, что такое религия.

Эндрю Уайт говорит, что он лично заявил направленному управлять делами Ирака американскому дипломату Полу Бремеру что если американцы не будут принимать всерьез религиозный аспект, это неминуемо приведет к гражданской войне. Бремер тогда ему ответил, что его правительство твердо считает необходимым разделять религию и политику. Самое главное – это обеспечить людей электричеством и чистой водой – так считал этот американец, которого в те годы прозвали «король Ирака».

– Он не понимал, что на Ближнем Востоке существует прямая связь между религией и политикой. Терроризм – следствие опасений суннитов, что они потеряли политическую власть, которой обладали раньше.

Я спрашиваю, есть ли вообще смысл здесь оставаться.

– Важно, чтобы мы как христиане Запада наглядно показали, что поддерживаем преследуемых здешних христиан. Для меня это означает прийти сюда и жить среди них. Я на самом деле чувствую, что мне необходимо здесь находиться. Эта церковь напоминает мне семью. У нас здесь связь такой силы, с какой раньше мне никогда не доводилось сталкиваться. Они потеряли все.

Я интересуюсь, было ли что-то, кроме идеализма, что мотивировало его согласиться на назначение.

– Я должен признать, что динамика и чувство опасности доставляют мне огромное наслаждение. Мне… просто… это… нравится.

Спрашиваю дальше: не боится ли он, что его убьют?

– Меня это на самом деле нисколечко не волнует. И дело не в том, что меня не пытались убить: в меня стреляли и все такое прочее. Вероятнее всего, я когда-нибудь буду здесь убит. Я ведь один из немногих иностранцев, кто остались жить и работать в красной зоне. По крайней мере, больше таких я не встречал. Все, кто сюда приезжают, живут в охраняемых домах или в зеленой зоне, а затем быстро возвращаются домой. А я продолжаю здесь жить, причем довольно давно.

Прочь отсюда убрались все западные правозащитные организации, которые больше не вещают из Багдада.

– Они продолжают писать о ситуации, однако жить здесь не хотят, – поясняет пастор. – Единственные, кто вызывает у меня уважение – это те, кто переезжают в Багдад, чтобы жить среди иракцев.

Что касается западных СМИ, то весной 2013 г. немало журналистов посетили Багдад по случаю 10-летней годовщины войны. Но затем все быстро вернулись домой. Многие даже не покидали свои гостиницы. Сегодня на улицах Багдада редко встретишь людей с Запада. Без присутствия в стране международных СМИ Европа и США прекращают освещать ситуацию. Совсем недавно в течение одного дня здесь было взорвано пять бомб, что повлекло за собой множество смертей. Сообщение об этом в новостях передали кратко, ключевыми словами.

– Многие журналисты находились здесь немало лет, подвергая себя ежедневному риску, но их руководство больше не может позволить себе или просто не желает сохранять за ними их посты в этой стране, поэтому их перевели в другие места, – говорит он.