жестокий мираж. Человеку лишь мнится, будто он живет проявлениями своей души, способной чувствовать гнев, радость и скорбь. Его направляет не душа, а отдельные дхармы - единственная реальность мира. Слово «дхарма» имеет много значений. Это не только закон, учение и религия, но также истинная реальность, признак и, самое главное, носитель признака, носитель душевных свойств.
Теория дхарм крайне сложна, и всех желающих ознакомиться с ней подробно я отсылаю к двум классическим работам выдающихся русских исследователей [1]. Здесь же я лишь попытаюсь бегло охарактеризовать основные, понятия, которые являются сердцевиной буддийского вероучения в любой его форме.
[1 Щербатской Ф. И. Философское учение буддизма. С.-Пб., 1919; Розенберг О. О, Проблемы буддийской философии. Пг., 1918.]
Человек, согласно теории дхарм, исключительно сложное и противоречивое существо. Иначе говоря, у него много дхарм, много носителей душевных свойств. Одни буддийские школы говорят, что 75, другие - 84, третьи - 100. Есть «чувственные» дхармы, с помощью которых люди воспринимают мир: звуки, запахи, краски; дхармы «отвлеченных представлений», делающие человека мыслящим существом; наконец, «дхармы высших стремлений», зовущие, например, в нирвану.
Смерть и тела, и души разлагает на элементы. Дхармы высвобождаются и, как невидимый пар от воды, обретают свободу и безразличие. Но кармой, вернее, силой той кармы, которую человек творит своей жизнью и всеми предыдущими перерождениями, дхармы вновь объединяются в несколько иной комбинации, давая так называемую «душу» иному существу - перерожденцу.
Так и свершается вращение рокового колеса бытия.
Прервать, уничтожить этот круговорот может лишь архат, достигший нирваны. Потому и становились ученики Будды нищими аскетами, странствующими по пыльным и знойным дорогам без цели и желаний. Лишь желтая тога - знак нищеты, цвет низших каст - составляла их собственность да патра - чаша для подаяний.
Центральной проблемой буддизма является не столько человек, сколько вообще живое существо. Во всех молитвах, заклинаниях, гимнах упоминается именно о живых существах. В философском буддизме синонимом выражения «живое существо» часто выступает термин «сантана». Но смысл его несколько иной, более абстрактный и углубленный. Сантана - это, как говорят математики, «континуум», некое подвижное многообразие, которое можно приблизительно назвать «потоком сознательной жизни» (отшельник на берегу горной реки в «Сантане» Рериха). Поток этот включает в себя не только сознание, как таковое, но и все его содержание, то есть мысли и представления всей жизни. Отсюда все комбинации, все взаимоотношения дхарм как-то соотносятся с составом индивидуальной цепи континуума, с узором пены в бурном потоке сантаны. Здесь корень буддийского учения об иллюзорности мира. Если все то, что переживает в данный момент тот или иной человек, сводится к цепи мгновенных комбинаций столь же мгновенных элементов, то и само бытие его, точнее, призрачный сон, который лишь кажется бытием, превращается в иллюзию. Неустойчивую, случайную, как узор, сложившийся в зеркалах калейдоскопа. То, что в данную минуту объединились именно такие, а не какие-либо иные дхармы, и то, что они образовали этот, а не какой-то другой узор, и есть проявление кармы. Однако карма, являясь, по существу, одной из дхарм, представляет собой всего лишь законченное выражение той единственно достоверной реальности, что дхармы вообще так или иначе расположены. Тут, казалось бы, можно провести аналогию с основополагающим признаком любой идеалистической системы.
Устами своего Заратустры Фридрих Ницше изрек: «Поистине, через сотни душ проходил я в пути своем, через сотни колыбелей, через сотни родильных потуг». Но сходство здесь чисто внешнее.
«Как же поэтому объяснить, - размышляет О. О. Розенберг, - тот факт, что все видят как бы одно и то же солнце, те же горы и т. д., если нет самостоятельно существующих предметов. Такой факт, однако, вовсе еще не заставляет нас допускать, что мир предметов существует помимо переживающих его индивидуальных существ. Факт этот может быть объяснен общностью или одинаковостью схем, по которым формируются элементы каждого комплекса дхарм. Одинаковость предметных миров объясняется общей кармою. Общей карме противополагается индивидуальная карма каждого существа, выражающаяся в заведомо личных, ни с кем не разделяемых переживаниях, его страданиях, радостях и т. д.».
Буддийскую метафизику, очевидно, трудно уложить в тесные рамки европейского идеализма. Но столь же ошибочно было бы отождествить присущие буддизму атеистические элементы с атеизмом в нашем марксистском понимании. Несмотря на все оригинальные особенности, буддизм был и остается вероучением, а не наукой о мире, как его рисуют некоторые зарубежные философы. Что же касается атеистических элементов, то они настолько своеобразны, что о них стоит знать. Философский буддизм отрицает не только богов, бессмертие, но и вечность человеческой души.
Это блестяще доказал древнеиндийский философ Васубанду, оставивший нам замечательный трактат «Абидхармакоша», название которого можно перевести как «Вместилище чистого знания и сопровождающих его дхарм». Вот как подходит Васубанду к коренным проблемам души и человеческого бытия: «Но что же такое бытие действительное и что такое бытие относительное? Если что-либо существует само по себе, как отдельный элемент, то оно имеет реальное бытие, как, например, цвет и другие основные элементы материи и духа. Если же что-либо представляет собой сочетание таких элементов, то это бытие условное, или относительное, например молоко, состоящее из разных элементов и отдельно от них не существующее. Из этого следует, что если приписывать личности или душе истинное бытие, то она должна иметь свою отдельную от прочих элементов сущность и отличаться от них так же, как они отличаются друг от друга. Во-вторых, если душа существует, то она должна иметь и свою причину, свой особый источник бытия, отличающийся от источника, из которого происходят элементы. Если этого нет, если душа не возникает в процессе жизни из какого-нибудь предшествующего бытия, то она будет бытием вечным и неизменным, а это противоречит основоположениям, принятым всеми буддистами».
Четкий, логический анализ Васубанду позволил академику Ф. И. Щербатскому объяснить одно кажущееся противоречие, которое всегда служило камнем преткновения для европейских ученых. Суть его в том, что наряду с отрицанием существования души философский буддизм как будто бы признает переселение душ: «Индиец не представляет себе, что со смертью какого-нибудь лица его духовный мир может просто исчезнуть без всякого следа или сразу перейти в вечность… Мгновение смерти или наступления новой жизни есть выдающееся, важное событие в единообразной смене мгновений, но все-таки это лишь отдельное мгновение в целой цепи таких отдельных, с необходимостью следующих друг за другом мгновений. Перед ним было мгновение предшествующее, и после него будет неизбежно следующее мгновение того же потока сменяющихся элементов».
Круг замыкается. Мы вновь упираемся в теорию мгновенности. Водоворот в потоке сан-таны закручивается в глубокую, темную воронку, чтобы где-нибудь ниже