Всю жизнь бухает.
На сердце похолодело. Умереть от остановки сердца у нее были все шансы. Зачем я пытался ее закодировать? Что теперь с ней делать? На буксире тащить в больницу? Я представил, как проделываю это с алкашкой — тащу ее, а она сопротивляется — и аж взмок.
В четыре, как и договорились, мы встретились возле общаги, где жила Алиса, оставив Яна и Бориса на базе готовиться самостоятельно. Поднялись на второй этаж и столпились под дверью. Только бы Алиса не замкнулась и вышла к нам! Было опасение, что она начнет избегать всех свидетелей своего позора, потому Гаечка не решалась стучать.
Пришлось делать это самому: сперва — костяшками пальцев в деревянный косяк, когда никто не отозвался — кулаком по дерматину. Гаечка, приложив палец к губам, припала ухом к двери. Все затаили дыхание. Подруга покачала головой, еще раз постучала:
— Лиска, открывай! Это мы. У нас хорошие новости… Ну? Ну не морозься, мы тебя любим!
И снова прижалась к двери. Простояв так с минуту и отчаявшись услышать хоть какой-то звук в комнате, она заключила:
— Похоже, морозится.
— Может, они с матерью вообще в ментовке? — предположил Илья. — Ну, в общем, ее там просто нет.
— Хорошо если так, — кивнула Гаечка. — Будем надеяться. Но я ее слишком хорошо знаю. Она теперь может тупо там закрыться. Блин!
— Значит, идем к Раму, — объявил Илья.
Рамиль жил в другом конце поселка, и через полчаса мы стояли под их деревянной дверью, где среди обилия наклеек Барби была единственная машинка. Звонить никто не решался, и я надавил пальцем на кнопку звонка. За дверью завозились. Щелкнула щеколда, образовалась перечеркнутая цепью щель, за которой угадывалась черноволосая девчушка лет десяти — одна из многочисленных сестер Рамиля.
Минаев вышел вперед и сказал:
— Привет. Мы к Рамилю. Он дома?
— В тюрме, — с акцентом ответила девочка. — Отец за ним поехал. Злой. Луче завтра приходи.
— Что тебе известно? — продолжил допрос я. — Мы за него волнуемся.
— Не знаю. Мама плачет, ничего не говорит. Отец злой. Придет — накажет меня.
— Лучше нам уйти, — мрачно заключил Димон Чабанов.
И снова мучиться неведением! Но, увы, с этим ничего не поделаешь, и мы отправились на базу — готовиться к урокам.
Второй заход к Алисе снова ничего не дал. Мы обошли общагу, чтобы посмотреть, горит ли в комнате свет — окно было черным. Или Алисы и правда нет дома, или она выключила свет, чтобы ее не беспокоили, а мать еще не вернулась с работы.
Домой я пришел в десять вечера. Мама и Натка смотрели телевизор, а на подоконнике в банке стоял огромный букет из белых хризантем. Сестра сразу же подалась навстречу мне, ее лицо вытянулось:
— Паш, ну что? Есть сдвиги?
— С вами только сдвиги по фазе возможны, — проворчала мама.
Судя по тому, что она пребывала в скверном настроении, букет дарили не ей. У Наташки новый кавалер? Вдаваться в подробности я не стал — не до того. Надо будет — сама расскажет.
— Ничего неизвестно, — ответил я, не акцентируя внимания на маминой реплике.
— Я перестала вас видеть дома, — сказала мама с упреком, встала и прибавила громкость.
Настроение было, как говорил Виталя-бизнесмен, «яйца над пропастью». Потому перекусив и дождавшись, когда закончится мелодрама, которой увлеклась мама, я лег спать в надежде, что утро вечера мудренее и завтра наступит определенность.
Хорошие новости не помешают, потому что завтра мне предстоит после уроков наведаться к Светке с Ваней, закупив им продуктов, после в пять вечера принимать фундук у платана вместе с Канальей. При мысли об этом стало неуютно. Правильно ли я все делаю? Не будет ли это пустой тратой денег?
После — поехать к бабушке, отвезти то, что мы купили и просто поговорить, затем позвонить потенциальным клиентам и собрать заказы на кофе, который повезу по точкам в субботу. Тренировки, ясное дело, не будет — не успею.
И еще неплохо бы посмотреть, что там с матерью Каюка, но пока не знаю, успею ли. Если не выясню это, спать не смогу, потому что она может из-за меня умереть.
Сон пришел быстро, но отдохнуть мне не дали, и я очутился в белой комнате с таймером. Сердце заколотилось, казалось, в горле.
Что я сделал не так? Или, наоборот, — так? День казался совершенно пустым, но, раз я здесь, значит, сделал что-то важное.
Что?
И куда в этот раз открутится время на таймере?
Глава 21
Червоточина
Казалось, время замерло и я разучился дышать. Так ощущает себя подсудимый в зале суда или — больной под дверью врача, который должен подтвердить или опровергнуть смертельный диагноз. Все-таки ответственность за судьбу мира — слишком тяжелая ноша для одного человека.
Экран ожил, замигали цифры на таймере, с бешеной скоростью сменяя друг друга — непонятно, куда отматывалось время, вперед или назад. Одно было ясно: на экране по-прежнему мой родной город. Меня бросило в жар, сердце сорвалось в галоп. Земля словно сорвалась с орбиты и закрутилась волчком.
Как же долго!
Наконец смена дня и ночи перестала напоминать вспышки света, цифры на таймере замедлились, еще замедлились… Июнь? Да?
Да! Время вернулось в исходную точку: 19 июня 2027.
Губы растянулись в улыбке. Впервые я смотрел, как сгорает любимый город, с неким подобием удовлетворения. Потому что все поправимо. Главное отследить закономерность, которая пока ни фига не видна. Минувшие дни не были богаты добрыми делами. Спасение Алисы инициировал не я, а Каюк, я только фигней страдал.
Или нет? Пришли мысли о коллективной ответственности: на реальность влияют те, чью судьбу я изменил, например, Каюк. Или вывод неверный, и дело в другом?
Мир мигнул, и я очутился в