— Нет, — сказала она просто. — Привет.
Она видела, как он разглядывает ее.
— Ты симулянтка, Ксения, — наконец сказал он.
— Это диагноз?
— Нет, диагноз другой, но родилась очень хитрой.
Она засмеялась.
— Здравствуй, — протянула ему руку.
— Я-то собирался увидеть старушку-развалюшку, а передо мной все та же особа, за которой я гоняюсь целую свою жизнь.
Она взяла его под руку, повела от крыльца. Она видела, как сестра Ирина приоткрыла рот, чтобы не пропустить ни звука.
— Я вот ехал и думал: ну что я в тебе нашел? Почему ты меня держишь, как топкое болото? Между прочим, один мой предок погиб в таком.
— Она была красивая?
— Кто? Трясина?
— Женщина.
— Я про трясину болотную. Едва ли она была красивая. Но он ее украсил. Более того, осыпал золотом.
— Зачем?
— Затем, что оно лежало у него в кармане. — Вечный Друг махнул рукой: — Ладно. Бог с ним.
— Послушай, а ты зачем приехал?
— На тебя посмотреть.
— Как ты узнал, где я?
— Ох, иногда ты меня просто заводишь.
— Правда? — Она с особенной насмешкой посмотрела на него. — А ты меня. Что ты сказал, понимаешь? Впрочем, для тебя русский не совсем родной. — Она усмехнулась.
— Ну, заводишь, я сказал.
— Совсем не то, что ты имел в виду. Ты имел в виду, что я довожу тебя.
— Ну да.
— А завожу — это иное состояние. Когда мужчина заводится от женщины, которая ему нравится.
Он моргал, не понимая.
— Ну и это тоже.
Она расхохоталась:
— Брось, не вникай. Говори, зачем приехал.
— Я приехал, чтобы получить… сатисфакцию, — объявил он.
— Та-ак. Что теперь ты имеешь в виду? Ты вызываешь меня на дуэль?
Он вздохнул, потом крепко взял ее за руку.
— Как хорошо, что я на тебе все-таки не женился.
— Гм…
— Потому что сейчас я венчаюсь, — сказал он.
— Ты приехал мне сообщить об этом? — Она с любопытством посмотрела на него.
— Да.
— Кто эта несчастная? — Она смотрела на него с печалью.
— Ты. Ты, Ксюр. Я приехал, потому что выполнил все, что ты просила. А ты выполнишь то, что я прошу.
Она вскинула голову:
— Ты на самом деле выполнил? Катерина с Вадимом…
— Да.
— Лекарство…
— Да.
— Тогда… — начала она.
— Молчи, женщина! — закричал Вечный Друг и затопал ногами. Сестра Ирина мелко крестилась под лестницей.
— Это голос настоящего мачо, я так полагаю?
— У меня есть сын. Ты это знаешь, Ксюр.
— У меня тоже. — Она засмеялась. — Он уже такой взрослый…
— Ты знаешь, что я каталонец…
— Не чистый, — вставила она. — Я изучила тебя. Был бы ты более любознательным, давно прочел бы мою работу. Она о тебе.
Вечный Друг рассмеялся:
— Ты рассказала мне обо мне столько, что читать незачем. Сама знаешь, я не большой любитель.
— Ну да, ты мастер разговорного жанра. — Она тоже засмеялась.
Сердце как-то странно отозвалось. Сколько раз он выходил на сцену университетского Дома культуры! У него получалось гораздо лучше, чем у тех, кто потом не вылезал из телевизора. Она помнит до сих пор куплеты с пошлинкой, которые пел один из сокурсников. Оседлав тросточку толстыми ляжками, он пел: "Епиходов кий сломал, кий сломал…" Все хлопали.
А Вечный Друг был гораздо тоньше при всей своей видимой грубости. Но ей ли судить на самом деле? Она была настоящее дитя последних лет оттепели, того сурового женского крыла, которое низвергало мужчину с пьедестала.
— Я все могу сама! — И могла. Если знала, на кого свалить всю черную работу жизни. Дядя Миша, мать, потом Катерина. Выходит, она все еще дитя шестидесятых? Полно, пора вернуться в свое время.
— По закону моих предков, каталонцев, я должен оставить все свое состояние старшему сыну.
— А у тебя есть еще? — с нахальной улыбкой спросила Ксения.
— Дай сказать. — В его голосе она услышала раздражение.
— Но что мне делать, если у меня так быстро работает мысль!
— Не мысль, а язык, — бросил он. — Молчи, женщина.
Она засмеялась.
— У меня есть еще дочь, ты знаешь. Но как принято у каталонцев, я оставляю все сыну. Только сын должен быть от венчанного брака. Все остальное для нас, сама знаешь, просто сожительство. Понимаешь, о чем я?
— Н-нет, — с трудом выговорила Ксения. — Не понимаю.
— Объясняю для особо тупых. — Он фыркнул. — Коротко говоря, мы с тобой должны обвенчаться.
Ксения резко повернулась.
— Ты в себе? — Фарфоровые зубы щелкнули, она поморщилась: ей не нравилось, что эти щелчки выдают ненатуральность ее улыбки.
— В себе. Ты обвенчаешься со мной. — Он рассмеялся. — Я хотел этого давно, но я не буду каталонцем, если не получу свое.
— Но ты свое получил, — с некоторым вызовом проговорила она. — В Якутии.
— Я желаю получить все до конца. Ты не захочешь оставить сына ни с чем? Что тебе стоит согласиться?
— Ничего не стоит…
— Ты никогда не причисляла себя ни к какой церкви, — усмехнулся он.
— А ты?
— С некоторых пор причисляю. Когда ты вернешься из своей бесконечной экс-пе-ди-ции?
Когда? Вообще-то она уже сделала набросок своей дальнейшей жизни. Скорее всего она будет протекать здесь, на этом благостном фоне. Потом мирно завершится на погосте близ женского монастыря. Ее тело в свой час упокоится рядом с телами тех, кто не захотел или не решился послужить скорлупой для выведения новой жизни.
— Ты ведь крещеная, я знаю.
— Я должна подумать, — ответила она.
— Думай, пока идем за твоими вещами.
Ксения стояла между полем и небом. Что такое он предлагает? Ей, которая уже сама не знает, где она, а где не она. Но он предлагает ей… сделать добро для Федора.
Федор, ее мальчик… Которому она лично не дала ничего, кроме жизни. Она отказала ему даже в отце. Разве не виновата перед ним? Она осознала свою вину перед Катериной, она постаралась расплатиться с ней. Получилось. Но значит, она должна повиниться и перед ним?
Она вспомнила недавний разговор с доктором Верхотиным. Они сидели поздно вечером, в тот день, когда Катерина привезла свое лекарство. Оно еще не было упаковано, как должно, в порошки.
— Мне повезло с вами, Ксения Демьяновна.
— Вот как?
— Вы хорошая мать, — сказал он.
Она недоуменно уставилась на него. Себя она так не оценивала.
— Да-да. Потому что в такие Дома, как наш, — он обвел руками пространство вокруг себя, — привозят дети своих родителей, чтобы сдать их на чужие руки. А ваша дочь переменила профессию, чтобы найти лекарство для вас.
— Но все дети должны с почтением относиться к родителям. Это ужасное преступление, когда стареньких отцов и матерей сдают в приюты…