— Пошел вон, от тебя дурно пахнет.
Серегил отполз с самым смиренным и обреченным видом.
Илар постоял немного, и Серегил ощутил на себе его пристальный взгляд, полный подозрений, но Илар был явно заинтригован.
— Ладно, посмотрим.
Обернувшись к слугам, он проговорил на их языке:
— Вымойте его и приберитесь в комнате. Не дай бог с ним что-то случится, шкуру спущу!
Они молча смотрели на него, пока Илар не скрылся из их поля зрения, затем один прорычал своему напарнику:
— Ну и высокомерный же сукин сын! И что он о себе возомнил, командует тут? Во имя Сакора, хотелось бы мне поставить его на место раз и навсегда.
— Да ладно, хватит болтать, — вздохнул второй, оттолкнув его и принявшись собирать грязную постель: — Граф Ихакобин тут же выпорет и продаст тебя, посмей ты коснуться хоть пальцем его любимого раба-фейе, да ты и сам это знаешь. Скоро этот подлиза станет свободным и устроится получше нас с тобой. Так что попридержи свой норов и обожди: скоро он отсюда исчезнет.
Он наклонился над Серегилом и сморщил в отвращении нос:
— Зато этот не кажется таким уж высокомерным и властным, как думаешь?
Другой засмеялся, подходя поближе и вздернув за волосы голову Серегила. Серегил, уже уставший от подобного обращения, был вынужден терпеть.
— А он не так уж плох для фейе. Только глянь, какие глазки!
— И губки тоже, — пробасил другой, многозначительно почесав промежность.
— Как думаешь? Он не нажалуется Кениру?
Серегил изо всех сил старался держать себя в руках, не подавая виду, что понял хоть слово. Но когда один из них начал развязывать тесемки своих коротких штанов, всё стало ясно и без слов. От Серегила тоже не требовалось словесного ответа. Он оскалил зубы и с явным вызовом проскрежетал ими.
Второй слуга рассмеялся:
— Да оставь ты его в покое. Надо ли так напрягаться и пороть его? А я думаю, он хочет показать, что без этого не сдастся. Лучше заставь старую каргу спуститься помыть его. Она так о нем волновалась, когда его посадили сюда.
Они потешили свою душу, забрав его постельные принадлежности и оставив нагишом трястись от холода на голом полу. Томясь ожиданием, он растирал себе руки и ноги. Ему следовало быть с ними очень осторожным. Как бы ни ненавидели они Илара, мучить Серегила явно доставляло им удовольствия больше.
Они скоро возвратились вместе с Зориель и несколькими слугами. Серегил обрадовался, увидев, что они принесли с собой небольшую лохань и ковш для воды, а также свежее белье.
Вода оказалась ледяной, но он так истосковался по ванне, что был счастлив даже услышать бормотание Зориель:
— Ну вот, теперь я рядом и всё будет хорошо, сынок. Только полюбуйтесь на это: кожа да кости!
— Мой хозяин не столь добр, как Ваш, — ответил Серегил с кривой усмешкой, вздрогнув, когда она провела по его спине жесткой тряпкой.
— Я слыхала, ты чуть не придушил его, — прошептала она, наклонившись поближе: — некоторые из нас вдоволь потешились этим, причём не только рабы.
Она вылила ковш холодной воды на его голову и принялась намыливать волосы, громко причитая:
— Разве тебе не известно, кто такой Кенир? Он — фаворит господина и скоро станет вольноотпущенником. Ты будешь принадлежать ему, так что тебе лучше обучиться хорошим манерам.
Серегил фыркнул и ничего не ответил. Он поглядел на стражей, чтобы удостовериться, что им не до них, затем пробормотал:
— Это Вы прислали ко мне ту женщину, катмийку?
— Да, я. До меня дошел слух, что тебя убили, но она сказала, что видела, как тебя волокли сюда. У неё больше свободы в доме, чем у меня.
— Она Ваша подруга?
— Думаю, уже можно назвать её этим словом. Известно, чтобы сойтись с катмийцем, нужно какое-то время. Большинство из них остаются холодны, как горы в их фейтасте, к тому же они очень лукавы. Но она быстро поняла, что не лучше остальных, едва здесь появился этот.
— Кенир, Вы хотите сказать?
— Кто же еще? Он, этот коварный пес. Так мягко стелется перед илбаном, но совсем другое дело мы, не достойные и носка его ботинка.
— Ну да, он всегда был таким.
Она на минуту прервала мытьё и прошептала:
— Он говорил, что знал тебя раньше, но я поначалу не верила ему. Так он и правда устроил, что ты попал сюда и стал рабом, как и он сам?
— Он сделал это, чтобы выбраться самому. Вашему илбану был нужен не я, а мой друг. Вы не видели его?
— Светловолосого юношу? Время от времени он ещё мелькал тут, когда его таскали из дома в мастерскую, но с тех пор, как его держат там, больше не видела.
— А о нем с тех пор что-нибудь слышно?
Она, чуть поколебавшись, покачала головой и помогла ему вылезти из бадьи, тут же завернув в большое полотенце.
Он поймал её взгляд.
— Вам всё же что-то известно. Прошу Вас, скажите!
— Ну ладно, несколько дней назад из мастерской хозяина раздавались такие жуткие звуки…
Серегил перехватил её руки, не давая вытирать ему волосы:
— Что за звуки?
— Крики, — прошептала она: — Как будто там кого-то убивали. Может быть, то было и животное, но звуки были такие… — Она поджала губы и быстро заморгала: — как будто их издавал ребенок! Но в доме в последнее время не появлялось ни малолетних рабов, ни животных. По крайней мере, я ничего такого не слышала, а мне известно почти всё, что тут происходит. Рания тоже ни о чем таком не слыхала.
Серегил медленно опустился на пол и закутался в полотенце.
— Несколько дней, говорите? Как раз, когда я очутился здесь?
— Да.
— потроха Билайри! Так вот откуда эта его улыбка.
— Что?
— Ничего. Спасибо, матушка. Я очень благодарен Вам за заботу.
Она покачала головой, затем наклонилась и поцеловала его в макушку, словно ребенка:
— Никто, кроме тебя не называл меня матушкой, мальчик мой. Давай-ка, сядь прямо, я приведу в порядок твои волосы.
Серегил позволил себе расслабиться, а она распутала его волосы и помогла одеться в чистую шерстяную одежду. Когда она укладывала его в постель, подтыкая одеяла, он с удивлением осознал, что подумывает о том, а не взять ли её с собой, когда соберется бежать. Конечно, то была совершенно нелепая мысль, но он и в самом деле чувствовал себя слегка виноватым, зная что придется покинуть её. Алек никогда бы не оставил ее тут.
Зориель поставила ему на колени поднос, принесенный ранее. Это была всё та же чечевичная похлебка с куском хлеба и засохший сыр, но он был так голоден, что и это для него было подобно праздничному яству.
Он ел всё по-отдельности, с каждым новым куском ожидая, что вот сейчас на него подействует подмешанное лекарство. Но и покончив с едой, он чувствовал себя вполне сносно, голова оставалась ясной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});