— Король не стал бы вас слушать. Не стану и я.
Меч Челенгорма поник, острие прочертило царапину в слякоти.
— Так точно, лорд-маршал. Я должен был более тщательно разведать леса…
— Должны были. Но вам отдали приказ выдвигаться на север и обнаружить противника. — Крой медленно оглядел хаос огней в деревне. — Вы обнаружили противника. Это война. Ошибки случаются, и когда они происходят… ставки растут. Но мы не закончили. Мы, в общем-то, ещё и не начинали. Эту ночь и завтрашний день вы проведёте у мелководья, где полковник Горст сегодня принял свой негероический бой. Перегруппируетесь, переоснастите дивизию, проследите за оказанием помощи раненым, восстановите настрой и, — с гневом обведя явно небоеспособное расположение, — наведёте порядок.
— Есть, лорд-маршал.
— Я устрою ставку на склонах Чёрного Всхолмья. Оттуда должен неплохо просматриваться завтрашний бой. Поражение — всегда болезненно, но у меня предчувствие, что вам снова удастся принять участие в этой же битве.
Получив прямую задачу, Челенгорм подтянулся, к нему начало возвращаться подобие былой лихости.
— Послезавтра моя дивизия будет готова к бою, можете положиться, лорд-маршал!
— Хорошо. — И Крой поехал вперёд, его необоримая аура растворялась в ночи вместе с его штабом. Челенгорм замер, салютуя стихающему за маршалом цокоту копыт, но, уходя и успев пройти по тракту несколько шагов, Горст оглянулся.
Генерал всё ещё стоял у дороги, осунувшийся, один. Дождь усиливался, свет факелов рассекали его белёсые струны.
Достойное обращение
Со скоростью, не выше хромого ковыляния Потока, которое никак не счесть скоростным, под проливным дождём, они брели по дороге на Осрунг. Им светил один-единственный факел, у Терпилы, и тот освещал лишь пару шагов слякотной колеи впереди, поникшие колосья по бокам, боязливые ребячьи лица Брейта с Колвингом, да раскрытый рот разини Стоддера. Все глазели вперёд, на город — созвездие огней в этих чёрных землях, что едва подсвечивало массивные тучи. Все крепко сжимали то, что в их команде оборванцев считалось оружием. Словно собрались сражаться прямо сейчас. На сегодня бой окончен, и они на него не попали.
— Какого рожна мы сзади торчали? — рыкнул Ручей.
— Из-за моей кривой ноги и от того, что ты ни хрена не умеешь, балда, — через плечо огрызнулся Поток.
— Как же нам набраться умения, раз мы сзади торчим?
— Вы набираетесь умения не погибать, а такое охеренное уменье полезно тренировать почаще, если хочешь знать моё мнение.
Ручей не хотел его знать. Его почтение к Потоку таяло с каждой милей совместного перехода. По-видимому, всё, что заботило старого хера — держать ребят подальше от боя и давать тупейшие задания, такие как копать, таскать и разжигать костёр. А ещё заботило держать в тепле свою ногу. Если б Ручью хотелось делать бабью работу, он бы остался на хуторе и избавил себя от ночей на продувном ветру. Он пришёл сражаться, и завоевать себе имя, и свершать деяния, достойные песен. Он уже собирался всё это добавить, но Брейт потянул его за рукав, кивая вперёд.
— Там кто-то есть! — пискнул он. Ручей увидал во тьме движущиеся фигуры, почувствовал укол нервозности, рука нащупала меч. Свет факела пал на три неких предмета, свисавших с дерева на цепях. Обгорелых до черноты. Ветвь поскрипывала, когда они проворачивались.
— Дезертиры, — сказал Поток, едва ли сбившись со своей хромой поступи. — Повешены и сожжены.
Проходя, Ручей не сводил с них глаз. С виду они и вовсе не люди, скорее обугленные брёвна. У того, кто в середине на шее должно быть висела табличка, но она вся выгорела, а Ручей всё равно не умел читать.
— Почему их сожгли? — спросил Стоддер.
— Потому что Чёрный Доу издавна любил запах жареной человечины, и по сей день не изжил привычек.
— Это предостережение, — прошептал Терпила.
— Предостережение от чего?
— Не дезертируй, — ответил Поток.
— Ну ты тупой, — добавил Ручей, правда главный образом потому, что созерцание углей в людском обличье весьма его напрягло. — Трусы и не заслуживают лучшего, если хочешь знать моё… — Снова писк. На этот раз Колвинг, и Ручей снова потянулся к мечу.
— Обычные горожане. — Терпила поднял факел повыше и высветил горстку обеспокоенных лиц.
— У нас нету ничего! — Старик с краю махал костлявыми руками. — Ничего нету у нас!
— Нам ничего не нужно. — Поток мотнул за плечо большим пальцем. — Идите с миром.
Те тронулись дальше. В основном старики, чуть-чуть женщин и пара детишек. Дети ещё моложе Брейта, то есть едва ли вообще умевшие говорить. Все были обвешаны узлами и тюками, один-два толкали скрипящие тачки с рухлядью. Облезлые меховые шкуры, старые инструменты и котелки. Точно такие пожитки могли выносить и из дома матери Ручья.
— Подчистую, — продудел Колвинг.
— Они знают, что надвигается, — произнёс Терпила.
Осрунг выдвинулся из ночи — ограда из мшистых, обструганных у торца, брёвен, над пустым проёмом ворот возвышалась большая каменная башня, в прорезях окон горел свет. Стражу несли унылые копейщики, сузив глаза под дождём. Несколько юнцов копали громадную яму, все изгвоздились в грязи и работали не покладая рук при свете пары факелов на кольях.
— Пипец, — прошептал Колвинг.
— Клянусь мёртвыми, — пропищал Брейт.
— Это точно, мёртвыми. — Стоддер, его толстая губа отвисла.
Ручей обнаружил, что ему нечего сказать. То, что он сходу принял за штабель белой глины или нечто подобное, на деле оказалось штабелем трупов. Он видел, как лежал перед погребением Гельда с холмов, утонувший в реке — и вовсе не забивал себе голову, считая себя суровым и хладнокровным. Но тут было совсем другое дело. Здесь они выглядели чуждо, раздетые догола и сваленные вместе, лицом вверх и лицом вниз, скользкие от дождя. Это же, ему пришлось напомнить себе, люди — и от такой мысли закружилась голова. Из кучи проступали то лица, то части лиц. Плечи, руки, ноги смешались как бы в одно чудовищное существо. Ему не хотелось и думать, сколько их тут. Он заметил торчащую ногу, чёрная рана на ляжке зияла как большой рот. Это не по-настоящему. Один парень, занятый ямой, на минуту приостановился, придерживая белыми руками лопату, пока они проходили рядом. Его губы скривились, будто он собирался заплакать.
— Двигай, — резко вмешался Поток, заводя их под арку. Изнутри к частоколу прислонили отбитые створки, неподалёку лежал ствол огромного дерева с обрубленными ветвями — так его удобнее держать по всей длине. Толстый конец заострён и увенчан грубым чугунным оковьем, закреплённым блестящими ободами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});