Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она говорила негромко и мечтательно, с частыми паузами, будто припоминая когда-то любимые, но забытые стихи, и мне было приятно слушать ее ровный задумчивый голос. Что-то отвлекло ее, быть может, какая-то неожиданная мысль, и она резко смолкла.
— Вы поняли, к чему я все это? — спросила она, помолчав. — А все к тому же… Да, к тому, что перед нами не просто… «много соленой воды». Наша планета не точно названа. Правильное ей имя — Океан. И понятно, что, дети Океана, мы с вами, не можем, не волнуясь, оглядываться на свое детство.
Учительница тихо улыбнулась:
— Тем более сейчас, в часы такой близости с нашей древней, с нашей удивительной купелью!
Тут я немного подосадовал на того, уже знакомого бойкого паренька, что носился по теплоходу со своими маленькими новостями, — он появился вторично и с удивлением стал рассказывать, как повар рассекал большим ножом розовое тело осьминога, но каждая отсеченная частица продолжала жить и трепетать, — и не успел паренек досказать эту очередную новость, как Анну Сергеевну окликнули.
На кормовой палубе, перед надстройкой спардека, на широкой скамье устроились трое солидных дяденек — ладные костюмы, кепи, сапоги, вороты рубах нараспашку, на лицах отменный загар и по виду, по стати силенки не занимать.
Старший из них, с мягкими, пшеничного цвета усами и с внимательным, чуточку смешливым прищуром глаз, смахнул носовым платком край скамейки.
— Ну, Анна Сергеевна, длинная у вас нынче вахта! А меж тем в ногах, как говорится, правды нет: присаживайтесь к землякам-островитянам.
Она приветливо кивнула нм:
— У нас тут случайно высокая материя: боги, мифы, давние времена.
Тот, что сидел посредине, — чернявый, немного скуластый, со шрамом у виска, — привстал со скамьи, приглашая:
— Вот и мы с интересом послушаем, Анна Сергеевна. Боги-то какого сорта: земные, подземные или с небес? Я с одним старым чукчей как-то беседовал в Уреликах, так ему было точно известно и он мне показывал то место, где под землей проживает бог.
Все трое засмеялись, и с первого взгляда было нетрудно определить, что отношения между ними слаженные, дружные.
— Наши, с Итурупа, — тихонько сообщила мне учительница с неожиданной и явной ноткой гордости. — Я читала им лекции. Отличная аудитория.
— Рыбаки?
Она уже направлялась к скамье.
— В общем-то, разные… Один из них завфермой. Да у нас каждый на все руки: сегодня рыбак — завтра начальник. Бывает и наоборот: сегодня начальник — завтра рыбак.
Тот, с пшеничными усами, пригласил в их компанию и меня, — в тесноте, мол, не в обиде, — но места на скамье осталось маловато, и я неторопливо пошел вдоль палубы на просторную корму, где любили прогуливаться многие пассажиры и, как всегда под вечер, заняли свои позиции «созерцатели».
Остров Расшуа, малый и почти необитаемый (иногда на его крутые берега высаживаются рыбаки, геологи, ихтиологи, океанологи), вырастал в стороне как плотное сизое облако. Оно приближалось, обретая причудливые очертания, становилось скалистым берегом, высоченной сопкой, группой утесов, разбросанных в проливе.
Оттуда, со скал Расшуа, к судну примчалась стайка черно-бурых топорков, птиц довольно-таки занятных и неуклюжих, с тяжелыми, изогнутыми красными клювами, — здесь их некоторые называют курильскими попугаями. Словно через большие цветные очки — у топор-ка глаза обведены красными кругами — «гости» деловито оглянули судно и, видимо, не обнаружив ничего интересного, улетели. Вслед за ними у самой воды замелькали, заскользили буровато-серые стремительные глупыши, а потом шумной ватагой объявились чайки, легкие и ловкие, сильные и отчаянные.
Я и не заметил, наблюдая за крутыми спиралями их полета, как вернулся к той же скамье и, расслышав знакомый голос, невольно остановился:
— Да, были и другие увлекательные легенды… — (Анна Сергеевна, неутомимый историк? Конечно, она!) — По Гесиоду, например, — задумчиво продолжала учительница, — Океан был титаном, сыном Урана и Геи…
Опасаясь помешать необычной лекции, я тихонько прошел мимо и присел на покрытый брезентом комингс трюма. Солнце уже клонилось к горизонту, и над равномерно всхолмленным океаном свет стлался как плотный дым. Далеко впереди, в этой зыбкой пелене света, силуэт одинокого усеченного утеса чернел, словно парус старинного корабля. Все было, как в мире волшебных, красочных книжек юности, да еще этот задумчивый голос, называвший таинственные страны: Элизийская равнина… Царство мрака… Земля киммерийцев…
Но вот учительница смолкла, и через минуту-две послышался другой голос — неторопливый простуженный мужской басок. Это говорил тот, которого я мысленно назвал старшим, внушительного вида дяденька, с пшеничными усами, с приподнятыми плечами и слегка оттопыренными руками гиревика. Что ж увлекло и этого романтика с Итурупа? Какая легенда или быль? И почему Анна Сергеевна воскликнула:
— Молодчина, Василий… Так держать!
Я встал и подошел к их скамье; чернявый с готовностью подвинулся и сделал знак рукой, мол, присаживайтесь; солидный Василий приветливо мне кивнул.
— А травы у нас на Итурупе, — продолжал он увлеченно, — разве они такие, как, скажем, где-нибудь под Рязанью или под Орлом? У нас же, сами знаете, травяные джунгли, иначе и не назовешь! Возьмите курильскую гречку — травка в три метра высотой! А крестовик, или шеломайник, или дудник, или медвежий корень — трава ли, деревья, не сразу и разберешься! Упустить сроки нашего богатейшего сенокоса, позволить, чтобы травы перестояли, — непростительно. Однако и рыба в море не ждет, и на кого ни глянешь — занят и перезанят…
Щуря веселые глаза, Василий искоса взглянул на учительницу.
— Вот как, «от Адама»! Не то чтобы там от каких-нибудь киммерийцев — глубже копнула.
Анна Сергеевна улыбнулась.
— Я поставила бы вам, Василий, пятерку.
Он смущенно поклонился.
— За Гомера, пожалуй, рановато. Но за сенокос — согласен. Народ у нас, что в Курильске, что в Рейдово, что на Буревестнике, вообще на Итурупе, сами знаете, отменный.
— Молока у нас для всех более чем достаточно. Были бы люди да желание — тут можно огромное стадо содержать. Природная кормовая база что надо! — заметил третий.
Чернявый деловито поддержал его:
— И без фантастики. По хозяйственному расчету. А как это будет и любо, и дорого со временем: приходит, скажем, очередное судно, и мы, кроме кеты, чавычи, кижуча, горбуши — еще и сливочное масло тоннами на материк отгружаем: пускай видят все люди, каковы они, эти острова!
— Японцы тут по сопкам пушки расставляли, — сказал Василий. — Вон сколько железобетона на доты поистратили. А у нас не танки под сопками ползают — коровы пасутся, и вместо пушек — масло!
Он взглянул на учительницу. Она задумчиво смотрела в океан, где заря летнего вечера разгоралась пронзительным, летучим пламенем и сыпала частые искры на белые надстройки теплохода, на стекла иллюминаторов, на скаты волн.
— Я довольна, что живу на Итурупе, — сказала Анна Сергеевна. — Хорошие у нас люди, и это главное. И вроде бы все с деловитым, хозяйственным расчетом, но, тем не менее… романтики! Каждый в какой-то мере романтик… Обязательно!
«Морской волк»
В Петропавловске-на-Камчатке, перед отплытием на Курилы, я получил письмо, оставленное мне давним другом, рыбацким капитаном, который уже второй десяток лет работает в тех краях и на море знает многих. Он писал;
«Ждал тебя — не дождался, ухожу за сайрой на добрый месяц. Поскольку ты будешь на Итурупе, советую познакомиться там с капитаном МРС-0375 Юрием Шматком. Человек он смелый и умелый, в общем, настоящий „морской волк“. Несмотря на свои 72 года, может служить примером другим капитанам».
Надо сказать, что почерк у моего приятеля небрежный и неразборчивый, и цифру «72» можно было читать и как «52», и как «77», а это не могло не озадачить.
Если капитану с Итурупа, — думалось мне, — действительно около восьмидесяти, человек он, конечно, уникальный: шутка ли, в такие годы командовать малым рыбацким судном в одном из самых штормовых районов океана! Более вероятным представлялось, что ему пятьдесят два — возраст для «морского волка» вполне подходящий.
Понятно, что, прибыв на Итуруп, я сразу же спросил на причале Курильска о капитане Шматке. Молодой моряк, занятый покраской малого суденышка, с готовностью ответил:
— А как же мне капитана Шматка не знать? И кто его тут не знает? Но разве его застанешь на берегу? Он со своей братвой почти всегда в море.
— И успешно рыбалит?
Парень усмехнулся:
— Ого!
— Значит, несмотря на возраст?
Он недовольно поморщился:
— Вот и опять!.. Как только о Шматке — сразу же про возраст. А возраст, скажу вам, тут ни при чем, Капитанствует человек что надо, ну и точка.
- Весенняя ветка - Нина Николаевна Балашова - Поэзия / Советская классическая проза
- Избранные произведения в двух томах. Том 2 [Повести и рассказы] - Дмитрий Холендро - Советская классическая проза
- Собрание сочинений. Том II - Юрий Фельзен - Советская классическая проза