Читать интересную книгу Узурпатор ниоткуда - Дмитрий Дубинин

И опять закипела работа. Рутины, конечно, было выше крыши, но, на наше счастье, народ Контвигии на самом деле тепло принял смену власти, даже несмотря на некоторые потери среди мирных жителей. Правда, потери в основном коснулись чиновников и приближенных к мэру особ, а такие вещи демос обычно легко прощает.

Во дворце продолжался ремонт, бюрократия занималась переводом своей кухни на монархические рельсы, спешно создавалась армия. Редактора «Наблюдателя свободной Контвигии» вывели из стихийного запоя и заставили трудиться. Трудилась и похоронная команда — ей нашлось много работы. Что касается герцога Контвигии, то его действительно сделали королем в тот же день. Балтазар и отец Родригу — настоящий белый португалец — заперлись в одном из помещений церкви для «шлифовки» существующего законодательства. Святой отец в процессе деятельности и сам «нашлифовался», да так, что едва не уронил корону, пока шел обряд, в течение которого ему пришлось довольно долго бормотать слова на языке, отдаленно похожем на латинский. Корону, кстати, мы с Жоамом склепали сами. Я очень кстати вспомнил навыки, приобретенные еще в детстве, когда приходилось готовиться к новогодним маскарадам. При отправлении церемонии на мне были и бусы дикаря — пять когтей леопарда на шелковом шнурке. Бусы сделала Ольга.

Ближе к вечеру народу было доложено о свершившимся факте, однако возник некоторый казус. В существующем законодательстве, да и согласно традициям, как местным, так и привнесенным католическими миссионерами, король, даже коронованный, мог обладать всей полнотой власти, лишь будучи образцовым семьянином. Хотя бы потому, чтобы в случае своей неожиданной смерти было кому передать власть. И этот момент «шлифовке» не поддавался. А пока я даже не имел права ни подписывать документы, ни прикладывать к ним печать.

Узнав об этом, Жоам и я выругались.

— Вообще-то я женат, — сказал я затем. — Но я не вижу никакой возможности вызвать свою жену сюда, даже если заработает связь.

— Ладно, придумаем что-нибудь, — заявил Алварес. — Женим тебя на ком-нибудь, в крайнем случае.

— На ком-нибудь нельзя, — возразил Балтазар. — Надо, чтобы жена короля хоть что-то из себя представляла. И чтобы люди ее тоже приняли.

— Послушайте, что вы ерунду несете! — возмутился я. — Давайте попробуем обойтись без этого!

— Ты, король, молчи лучше, — зашипел Жоам. — Женишься, и только попробуй пикнуть! Да и сам подумай — тебе вряд ли придется править тут вечно, посмотри правде в глаза!

— Еще неизвестно, сколько времени здесь будут терпеть белого человека на троне, — добавил Балтазар. — Пока ты им симпатичен, но лишь потому, что при мэре все развалилось окончательно. Если ситуация не улучшится — тебя ведь и низложить могут. А то и повесить.

А ведь тоже аргумент. В отличие от Майка, я не видел своего будущего в Африке. Меня по-прежнему тянуло домой… И я с ужасом понимал, что теперь мое возвращение откладывается на неопределенный срок. Так может быть, эта новая авантюра с вероятной женитьбой окажется выходом?

Но я не стал говорить об этом вслух, наперед зная, какую реакцию у «придворных» вызовет намерение приблизить момент моего отъезда восвояси.

* * *

Пока меня короновали, в гавань вошло судно с французами. Все вопросы по обмену слоновой кости на золото решились без меня. Без меня решалось вообще многое — я вдруг остро ощутил ничтожность своей должности в деле управления государством. Даже на вечернем совете хунты я внес лишь пару не слишком существенных предложений, да и то — «придворные» с интересом отнеслись лишь к одному из них. Оно касалось обеспечения безопасности гавани в частности и развития водного транспорта в общем — вспомнилось, наверное, мое флотское прошлое.

Радовало меня лишь то, что обстановка казалась спокойной. Город приспособился. Переворот не затронул ни центральный рынок, ни окраинное сельское хозяйство. Даже с какой-то посудины под либерийским флагом, которая пришла почти одновременно с французским ботом, без проблем отгрузили чью-то гуманитарную помощь — ящики с консервами неизвестного происхождения, мешки с крупой, да коробки с банками колы. Груз спокойно повезли в центр города на бычьих упряжках. Можно было сколько угодно поражаться инертности человеческой деятельности, но это было лишь на руку новой администрации. Видимо, договор о поставках достался ей по наследству от администрации прежней, и сейчас соответствующий департамент в лице пожилого чиновника лихорадочно пытался отыскать того благодетеля, кто подкармливает тощее население Контвигии.

Заработала телефонная связь, но Балтазар так и не смог дозвониться до Америки. Я вместе с ним был в пост-офисе и несколько раз протягивал руку к аппарату — позвонить сами понимаете кому. И когда наконец решился, понял тщетность своих усилий — короткие гудки начинались сразу же после набора «семерки».

Зато с интернетом дело наладилось. Доступный провайдер оказался в Браззавиле, связь была хоть и медленной, но надежной. Всемирная паутина хранила зловещее молчание по поводу событий в Контвигии, ни один из правительственных сайтов или новостийных порталов не давал необходимой информации. Даже официальная Ангола не высказывала ни малейшего беспокойства по поводу своей бывшей провинции. Русскоязычный интернет изучать было невозможно, поскольку местные компьютеры «Макинтош» не желали поддерживать кириллицу, а настраивать технику от «Эппл» никто из нас толком не умел. Лишь «Панафрикана» отметила что-то насчет невозможности в течение вот уже нескольких суток дозвониться до Рузданы. Больше никто не интересовался новоявленным королевством.

К полуночи мы закончили подводить итоги дня, и Жоам скомандовал отдых. Правда, Франку и Ольга ушли немного раньше — что-то проконтролировать по своей части. Мне по-прежнему негласно предлагалось занимать апартаменты мэра, туда я в конце концов и отправился.

Окно там еще не заделали, его, как и вчера, кто-то завесил плотной портьерой. В комнате было темно, свет не зажигался — для электростанции не хватало топлива. Я налетел в потемках на что-то твердое, чертыхнулся… За моей спиной открылась дверь, и некто осветил помещение свечой, горевшей в небольшом канделябре.

В комнату вошла Ольга.

— Что-то случилось? — спросил я, отмечая, что женщина опять сменила облачение — сейчас она была одета в нечто кремовое с кружевами, свободное и длинное. Волосы распущены.

— Что-то обязательно должно случиться? — спросила она, подходя ближе. До меня донесся легкий, почти «невесомый» запах необычных духов.

— Думаю, совсем необязательно, — ответил я. — Даже, наверное, будет лучше, чтобы ничего уже не случалось.

— Так уж и совсем ничего? — Ольга поставила свечу на комод.

— Я говорю о неприятностях. У нас их и без того много.

— Да, у нас их слишком много… Я тоже не хочу, чтобы они продолжались. Но мне страшно — я все время думаю только о том, что еще может случиться.

— Надо надеяться, что все будет в порядке…

— А тебе легко на это надеяться? — спросила Ольга.

— Нет, — честно ответил я. — Но, может быть, вместе нам будет легче об этом думать?

А что спросили бы вы, когда рядом с вашей кроватью стоит красивая женщина в кружевной рубашке и ждет от вас адекватных действий?

…Уснуть в эту ночь я смог только под утро. Но не буду хвастаться своей физической выносливостью — дело не в этом. Точнее — не только в этом. Возможно, Ольга давно обходилась без мужчины — первая вспышка ее страсти меня просто потрясла. Зато дальше все пошло, если так можно сказать, деловито, и одновременно с этим нежно: Ольга оказалась весьма предупредительной и заботливой партнершей, однако о себе тоже не забывала.

Впрочем, если быть честным, основную массу времени мы занимались тем, что лежали и разговаривали. О том, как дошли до жизни такой. Я узнал, что Ольга когда-то носила фамилию Селезнева, что за двадцать лет она ни разу не побывала в России, и забыла ее до такой степени, что даже не видит теперь смысла приезжать туда. Она рассказала, что пусть даже Батишта почти всегда занимал неплохие должности, они жили довольно скромно, и только поначалу пост мэра Рузданы приносил в семью хоть какой-то достаток. Удавалось иногда ездить на отдых в ЮАР, а однажды побывали и в Европе. Правда, с детьми так ничего и не получалось, причем не по вине Ольги, а когда Педру поразила эта ужасная болезнь, стало совсем плохо: его характер, и раньше далеко не ангельский, испортился окончательно.

Я тоже мог многое о себе рассказать, и я рассказывал. Конечно, не видел никакого смысла ни распахивать душу, ни даже упоминать о таких вещах, о которых и сам-то вспоминать не люблю… Но сложного в этом ничего не было: Батишта то и дело произносила: «мальчик мой, если не хочешь говорить об этом, то не надо». И я замолкал, перебирая пальцами волосы Ольги, когда ее голова лежала на моей груди. Порой я ощущал влагу слез на лице женщины, и принимался целовать Ольгу, а она вдруг начинала смеяться, и мы затевали очередной раунд той схватки, в которой обычно побеждают оба соперника… Если, конечно же, у них все в порядке.