«Все сейчас подлецы. В каждом подлец сидит, и скажу я вам, господа писатели, вот в эту самую подлость человеческую верую — в ржавчину. […] Вы, дорогие товарищи коммунисты, в социализм верите, а я в ржавчину верю. Вот!»
«Ржавчина» мгновенно разлетелась по всему Советскому Союзу - в том же 1927-м году ее поставил Ростовский драматический театр, в 1928-м — филиал ленинградского Большого драматического театра — Первая государственная художественная студия, Театр актерского мастерства — ТАМ, Казанский театр русской драмы, Бакинский рабочий театр... А уж после того, как пьеса была издана в Государственном издательстве тиражом в 4 тысячи экземпляров, «Ржавчину» начали ставить во всех уголках страны.
Обложка первого советского издания пьесы В.М. Киршона и А.В. Успенского «Константин Терехин (Ржавчина)», 1927.
В Уфе, например, в феврале 1928 года раздел «Театральные новости» газеты «Красная Башкирия» запестрел объявлениями о новой постановке на сцене Гостеатра, размещавшегося во Дворце Труда и Искусств (здание Театра оперы и балета на улице Ленина):
«Гостеатр БНКП. Русская драма и комедия. Вторник, 6 марта, в 5-й раз прошедший с колоссальным успехом для пролетстуда (пролетарского студенчества – ВН). Среда, 7 марта, в 6-й раз для женотдела БОК «Константин Терёхин». Билеты все проданы».
Зрители восторгались и требовали ставить «Ржавчину» по клубам:
«Константина Терёхина» - в клубы!
Пьесу «Константин Терёхин» в постановке драматического коллектива Дворца Труда необходимо показать в рабочих клубах. Такие типы, как Терёхин, которым не место в партии, и Лиза - со своей теорией «стакана воды» - есть. Конструкция декораций очень хороша: она не утомляет зрителей, а, наоборот, заинтересовывает. Игра артистов хороша и настолько реальна, что, кажется, видишь настоящую жизнь. В общем, впечатление от пьесы и игры актеров очень хорошее, даже не хотелось уходить из театра.
Группа членов драмкружка клуба СТС».
Сцена из уфимской версии «Ржавчины». 1928 г.
Более того – успех «Ржавчины» на сценах Советского Союза был настолько впечатляющим, что пьеса птицей-тройкой вылетела за границы первого пролетарского государства и понеслась не куда-нибудь, а по театральным столицам мира.
Первым пал Париж – почти сразу после премьеры пьеса была переведена на французский, и 22 ноября 1929 года ее премьера состоялась в парижском театре «Авеню» (Théâtre de l’Avenue). При этом «Ржавчина» оказалась «одной из первых (а по некоторым сообщениям — самой первой) из советских пьес, поставленных с французскими актерами на французском языке».
С французского был сделан английский перевод, и в Лондоне к пьесе Киршона обратился «Малый театр» (Little Theatre), впервые сыгравший ее 28 февраля 1929 года под названием «Красная ржавчина». Начиная с лондонской постановки, дальнейшие версии пьесы Киршона в англоязычных странах шли под этим названием.
Спектакль Red Rust. Нью-Йорк, США. 1929. Сцена «Красная площадь».
В том же году был захвачен и Нью-Йорк - премьера «Красной ржавчины» на Бродвее состоялась 17 декабря 1929 года.
Спектакль стал не только одной из первых советских пьес, пробившихся на Бродвей, но и имел большой успех. Как отмечает историк театра Максим Гудков в своей статье «Красная ржавчина» vs «Желтая ржавчина»:
«В таком сильно искаженном варианте постановка советской пьесы вызвала в театральных кругах США бурную политическую и художественную дискуссию, войдя в «десятку лучших» по мнению общества театральных критиков Нью-Йорка (New York Drama Critics).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Число почитателей «Красной ржавчины» оказалось неожиданным даже для самих создателей спектакля. Гарольд Клерман был потрясен: «Пожалуй, впервые на Бродвее сторонники Советов, не боясь, обнаружили свои политические симпатии. Существование столь огромного их количества стало для меня настоящим открытием.
После «краха Уолл-Стрит», ставшего началом Великой депрессии, даже бродвейский зритель начал постепенно «краснеть».
Прокоммунистический журнал New Masses, назвав «Красную ржавчину» «по-настоящему великой пьесой Советской России», увидел в ней метафору трагической судьбы нашей страны».
Спектакль Red Rust. Нью-Йорк, США. 1929. Сцена «Неудавшееся самоубийство Петра».
Последними подсуетились немцы, опоздав на год – в Германии премьера «Ржавчины» под таким же заголовком Rost состоялась 13 мая 1930 года. Поставил ее режиссер Гюнтер Штарк (Günther Stark) в знаменитом берлинском театре «Фольксбюне» (Volksbühne).
Случись сегодня подобная взрывная география премьер российской пьесы – все телевизоры страны разорвало бы от восторженных воплей корреспондентов центральных каналов.
А тогда – норм. Как и немногим раньше количество переводов фадеевского «Разгрома» было норм.
Советский Союз и без «творческих успехов» был в центре внимания всего мира.
Привыкли.
Но это, конечно, не отменяло триумфа дебютантов.
Андрей Успенский бросил мединститут и стал профессиональным драматургом.
Владимир Киршон ходил именинником.
А потом творческий дуэт распался.
Но тут ведь вот какое дело – в творческих дуэтах обычно все как в авиационном звене – один ведущий, другой ведомый.
Вклад Андрея Успенского в историю советского театра ограничился только «Ржавчиной».
А вот Киршон…
В 1928 году он представил свою новую пьесу «Рельсы гудят», премьера которой одновременно прошла в Москве и Ленинграде: ее поставили московский Театр им. МГСПС (тот же режиссер Е.О. Любимов-Ланской, что и «Ржавщину») и Ленинградский академический театр драмы (режиссер Н.В. Петров).
И вновь злободневнейшая тема – индустриализация, и вновь – невероятный успех. Пьеса о простом рабочем Василии Новикове, выдвинутом на должность директора паровозоремонтного завода им. Калинина, которого подставили старорежимные инженеры-«спецы» и подвели под уголовное дело, вышла аккурат к Шахтинскому делу, бывшему тогда в Союзе темой для обсуждения номер один.
Разумеется – билеты выносили влет, разумеется – постановки по всей стране, а в следующем, 1929 году уже состоялась премьера художественного фильма «Рельсы гудят», поставленного на Межрабпомфильме режиссером Юрием Леонтьевым.
Этот дуплет – «горячая» тема на злобу дня плюс высокое качество драматургии – станет фирменным знаком Владимира Киршона.
К началу тридцатых – он один из популярнейших, если не самый популярный драматург страны, его пьесы идут везде, от Владивостока до Бреста.
И все у него хорошо.
Но вот меткая фраза из его дебюта – «В каждом подлец сидит, и скажу я вам, господа писатели, вот в эту самую подлость человеческую верую — в ржавчину» – зацепила многих.
Хотел Киршон или нет, но он оказался пророком.
И проявилось это достаточно быстро.
Вот только не в творческой составляющей жизни "господ писателей" – а в административной.
Князь
Несмотря на впечатляющие творческие успехи, в административном плане ни один из ростовских «понаехалов» на первые роли не пробился.
По самой тривиальной причине – это место уже было занято.
И занимал его
Леопольд Леонидович Авербах.
Ольга Бергольц, тогда еще молодая девушка, жаждущая пробиться в литературу, называла его «Князем» и восторженно писала будущему мужу: «Колька, что это за человек, наш Князь!».