Перед ними открылся особняк Гэнси. Там была Хелен, теперь сознательно слабая и решительно недосягаемая в черном облегающем платье, ее ноги были длиннее, чем дорога. «За что выпьем? За меня, конечно. О, а, моя мама тоже». Это был экс-конгрессмен Буллок, глава Комитета по изменению глубин мирового океана и мистер и миссис Джон Бендерхам, самые крупные одиночные доноры последней Республиканской Кампании в Восьмом округе. Всюду были лица, которые Адам видел в газетах и по телевидению. Везде пахло слоеным тестом и амбициями.
Семнадцать лет назад Адам родился в трейлере. Они могли по нему это увидеть. Он знал.
— Что делают эти два красивых дьявола?
Гэнси рассмеялся: ха, ха, ха. Адам повернулся, но говорившего уже не было. Кто-то схватил руку Гэнси:
— Дик! Рад тебя видеть.
Завывали невидимые скрипки. Акустика создавала впечатление, будто инструмент заключен в тюрьму в пальто у двери. Человек в белой рубашке всунул по фужеру шампанского в их руки. Это был имбирный эль, сладкий и обманчивый.
Рука хлопнула Адама сзади по спине, он жутко вздрогнул. В его голове он падал с лестницы своего отца, впиваясь пальцами в грязь. Казалось, он никогда не сможет оставить Генриетту позади. Ему почудилось изображение, образ, нарисовывающийся где-то в пределах бокового зрения, но он его оттолкнул. Не сейчас, не здесь.
— Нам всегда нужна молодая кровь! — прогремел мужчина. Адам потел, переключаясь с воспоминаний о колючих звездах над головой на факт нападок настоящего. Гэнси убрал руку мужчины с шеи Адама и потряс ее вместо этого. Адам знал, что был спасен, но комната казалась слишком громкой и слишком близкой к признательности.
Гэнси произнес:
— Мы молоды, пока они приходят.
— Вы чертовски молоды, — согласился мужчина.
— Это Адам Перриш, — сказал Гэнси. — Пожмите его руку. Он куда умнее меня. Однажды мы устроим одну из таких пирушек для него.
Так или иначе, у Адама в руке оказалась зажата визитная карточка, кто-то вручил ему еще имбирного эля. Нет, вообще-то это было шампанское. Адам не пил алкоголь. Гэнси плавно забрал фужер из его руки и поставил на антикварный стол с инкрустацией слоновой кости. Пальцем он убрал каплю красного вина, запачкавшую поверхность. Голоса боролись друг с другом, победил самый глубокий. «Восемь месяцев назад мы были в этом же месте по этой же кампании», — сказал человек с огромной булавкой для галстука мужчине с чрезвычайно блестящим лбом. «Иногда вы просто разбрасываетесь фондами и надеетесь, что они останутся». Гэнси обменивался рукопожатиями и похлопываниями плеч. Он выведывал у женщин их имена таким образом, что заставлял их верить, будто бы он знал их все время. Он всегда называл Адама Адамом Перришем. Все всегда называли его Диком. Адам собрал букет визиток. Его бедро ударилось в мебель в следах от лап льва, ирландский кристалл зазвенел на лампе, стоящей на нем. Его локтя коснулся дух. Не здесь, не сейчас.
— Веселишься? — спросил Гэнси. Это не прозвучало, будто бы веселился он, но его улыбка была пуленепробиваемой. Его глаза блуждали по комнате, будто бы он выпил свой имбирный эль или шампанское. Он взял еще один фужер с безликого обслуживающего подноса.
Он повернулись к следующему человеку, потом к следующему. Десять, пятнадцать, двадцать человек, и Гэнси был вышитым на гобелене молодым человеком, желанным для молодежи всей Америки, образованным королевским сыном мистера Ричарда Гэнси II. Комната его обожала.
Адам задавался вопросом, была ли среди этого стада богатых животных хотя бы одна настоящая улыбка.
— Дик, наконец-то, у тебя есть ключи от Фиата? — к ним ближе подошла Хелен, глаза в глаза с Гэнси, одетая в пару черных туфель-лодочек, которые были заметны на каждой женщине в этой комнате, но были необоснованно сексуальны на ней. Адам подумал, что она была из того типа женщин, которых всегда старался заполучить Деклан, не понимая, что Хелен не была доступной. Вы могли бы любить глянцевую рациональную красоту нового сверхскоростного пассажирского поезда, но только дурак мог бы вообразить, что он полюбил бы вас в ответ.
— С чего бы они у меня были? — спросил Гэнси.
— О, я не знаю. Все машины припаркованы, за исключением этой. Эти идиотские лакеи. — Она откинула назад голову и посмотрела на расписанное дерево потолка; Адаму казалось, что запутанные ветви перемещались. — Мама хочет, чтобы я сгоняла за выпивкой. Если ты поедешь со мной, я смогу использовать полосу для машины с большим количеством посадочных мест и не провести остаток своей жизни, доставая вино. — Она заметила Адама. — О, Перриш. Ты неплохо отмылся.
Она не имела в виду ничего, вообще ничего, но Адам ощутил, как ледяные иголки прокалывают его сердце.
— Хелен, — произнес Гэнси, — заткнись.
— Это комплимент, — ответила Хелен. Официант заменил их пустые стаканы на полные.
«Помни, зачем ты здесь. Войди, забери, что нужно, выйди. Ты не один из них».
Адам сказал ровно, сглаживая свой акцент:
— Все в порядке.
— Я имела в виду, что вы двое всегда в своей школьной форме, — продолжала Хелен, — Не то чтобы…
— Заткнись, Хелен, — повторил Гэнси.
— Не вымещай на мне свой ПМС, — ответила Хелен, — только потому, что желаешь быть со своей любимой Генриеттой.
И тут мимолетно выражение лица Гэнси изменилось; она попала в яблочко. Его убивало быть здесь.
— Опять же, почему ты не привез второго? — поинтересовалась Хелен. Но прежде чем Гэнси смог бы ответить, кто-то еще попался ей на глаза, и она позволила себе смыться так же стремительно, как и возникла.
— Какая ужасная мысль, — внезапно произнес Гэнси. — Ронан посреди этой толпы.
На какое-то мгновение Адам смог это представить: парчовые шторы в затухающем пламени, декорированный камерный ансамбль, кричащий из-под клавесина, и Ронан, стоящий посреди этого всего со словами: «Сраный Вашингтон».
Гэнси сказал:
— Готов к следующему раунду?
Этот вечер никогда не кончится.
Но Адам продолжал наблюдать.
Он сглотнул имбирный эль. Он не был уверен, что это, на самом деле, было уже не шампанское. Вечеринка превращалась в дьявольский пир: блуждающие огоньки отражались в медных качающихся лампах, невозможно яркое мясо преподносилось на увитых плющом тарелках, мужчины в черном, женщины с ювелирными украшениями в зеленом и красном. Нарисованные на потолке деревья низко склонялись над головами. Адам был напряжен и опустошен здесь и где-либо еще. Все было ненастоящим, кроме него и Гэнси.
Перед ним была женщина, разговаривающая с матерью Гэнси. Каждый, кто ловил Гэнси, также разговаривал с его матерью или просто пожимал ее руку, или улавливал ее движение между одетыми в темное посетителями. Это была тщательно продуманная политическая игра, где его мать исполняла роль любимого, но исключительного призрака; несмотря на то, что все припоминали, что видели ее, никто не мог фактически назвать ее местонахождение в определенный момент.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});