Читать интересную книгу Сестрички с Севера - Шэн Кэи

Лэй Иган в последнее время выглядел изможденным, все эти операции в ходе кампании его утомили. На самом деле это было странно, другие врачи работали так же, но никто не разваливался на части, тем более у Лэй Игана было куда больше возможностей отдохнуть, он не должен уставать больше других. Коллеги при встрече сочувствовали:

– Господин Лэй, вы устали, отдохнуть бы вам пару дней!

Такое чувство, что вся работа лежала на Лэй Игане и всех женщин стерилизовал лично он. Лэй Иган в ответ улыбался:

– Мы все в равных условиях! Всем трудно!

Через три дня после отъезда Цянь Сяохун в отдел пропаганды пришла девушка лет двадцати двух или двадцати трех, и Ся Цзифэн помог ей очистить стол Цянь Сяохун. Все вещи Цянь Сяохун сложили в кучу и отодвинули в сторону. Девушка уселась на стул Цянь Сяохун, покрутилась на нем немного, а потом сообщила Ся Цзифэну:

– Мне не нравятся такие крутящиеся стулья.

– Так можно купить некрутящийся, проблем-то.

– А еще мне не нравится, что стол развернут к двери, – снова выказала свое неудовольствие девушка.

– Так можно передвинуть.

Ся Цзифэн сказал – Ся Цзифэн сделал.

Проходя мимо отдела пропаганды, Ляо Чжэнху и его напарник услышали звук передвигаемого стола. Ляо Чжэнху постучал в кабинет главврача Лэя и вошел. Главврач в этот момент сидел в кресле, прикрыв глаза. Внезапно перед ним возникли двое полицейских в полном обмундировании. Он вскочил и едва не перевернул термокружку.

– Что случилось… Я могу вам помочь? – Лэй Иган хотел было налить посетителям чаю.

– Пригласите сюда, пожалуйста, Юй Юцин. Нам необходимо ее содействие в расследовании одного дела.

– Юй Юцин? Лаборантку? Минутку! – Лэй Иган позвонил в лабораторию и распорядился, чтобы Юй Юцин зашла к нему.

Пока они ждали, Ляо Чжэнху расспросил главврача о Юй Юцин. Когда речь зашла о ее любовных взаимоотношениях, Лэй Иган ответил:

– Я не в курсе личной жизни сотрудников, лучше спросите ее.

Ляо Чжэнху покивал:

– Значит, вы уважаете право на личную жизнь. Похвально.

В дверь дважды постучали. Слово «войдите» застряло у главврача в горле, и Юй Юцин вошла без приглашения. Ляо Чжэнху с первого взгляда заметил в ее ушах светло-зеленые сережки.

– Вы Юй Юцин? – спросил Ляо Чжэнху.

Юй Юцин в ответ бестолково покивала, по очереди обведя взглядом каждого из присутствующих.

– Снимите, пожалуйста, сережки, я взгляну. – Ляо Чжэнху показал на ухо Юй Юцин.

Девушка сняла сережки, положила на стол Лэй Игана, тот взял их, покрутил их, положил на место, а потом поднялся, чтобы подлить воды в чашку.

– Где вы их купили?

– Я не покупала.

– Говорите конкретнее.

– А почему я должна отвечать? Это мое личное дело!

– Надеюсь, вы нам посодействуете. Это очень важно.

– Друг подарил на день рождения.

– Что за друг?

– Один мужчина.

– Конкретнее. Имя. Должность. Место работы.

Юй Юцин молчала, смутившись. Ляо Чжэнху взглянул на девушку – та пристально смотрела на Лэй Игана.

– Мне кажется, это затрагивает личную жизнь моей сотрудницы. Нужно относиться к ней с уважением, нельзя вмешиваться в чужую жизнь. – Лэй Игану показалось, что полицейский перегибает палку со своими вопросами.

– Господин Лэй, дело, которое мы расследуем, стоило жизни. Как вы считаете, частная жизнь важнее? – сказал Ляо Чжэнху, а потом обратился к Юй Юцин: – Прошу посодействовать нам.

– …Жизни? – переспросила в ужасе Юй Юцин, из-за испуганного выражения лица подбородок стал казаться еще острее.

– Именно. Это дело об убийстве. И преступник разгуливает на свободе!

В наполовину пустом бойлере булькала вода. С улицы доносились автомобильные гудки. Порыв ветра, долетевший через окно, смел лист почтовой бумаги со стола Лэй Игана. Погода стояла жаркая, на лице главврача выступили капельки пота, и несколько капелек потекли по лицу, оставляя на коже тонкие влажные дорожки. Лэй Иган поерзал в кресле.

Юй Юцин взволнованно ломала пальцы. Она стояла лицом к окну, а на стене звонко тикали кварцевые часы.

– Это… господин Лэй мне подарил, – внезапно произнесла она.

Кресло Лэй Игана скрипнуло под его весом.

6

Тетушка Чунь была очень недовольна Цянь Сяохун, поскольку та не нашла работу для ее дочери. В итоге недовольство распространилось на весь Шэньчжэнь. Она презирала Цянь Сяохун и всех, кто бросил родные места и поехал черт-те куда путаться непонятно с кем. Она говорила, что Цянь Сяохун задирает хвост, как макака, и светит везде красной задницей, выпячивает сиськи и спит со всеми подряд, где уж ей искать работу для ее дочери, а если бы даже и нашла, то дочка не факт, что поехала бы! Поэтому тетушка Чунь больше не общалась с Цянь Сяохун, словно так можно было вернуть себе авторитет. А когда у Цянь Сяохун погиб отец, тетушка Чунь еще трубила на всех углах, мол, хорошо, что моя девочка не поехала в это чертово место и не стала творить всякие непотребства; если б поехала, то отец избил бы ее до полусмерти. В подобных ситуациях у тетушки Чунь внезапно откуда-то брались силы, ей обязательно нужно было бегать по деревне и распускать слухи. Увидев, что Цянь Сяохун на похоронах отца вроде как плачет недостаточно горько, она снова начала везде трезвонить, мол, наверняка эта девица в Шэньчжэне под шумок родила, вон как сиськи налились. Даже если ей встречались не местные, к примеру продавцы воздушного риса или старьевщики, скупавшие ржавое барахло, тетушка Чунь и им садилась на уши, и разговор с любой темы постепенно сводился к фигуре Цянь Сяохун. Тетушка Чунь от души приукрашивала свои рассказы, и в конце она сама и те, кто ее слушал, расходились довольные, каждый по-своему. «Цянь Сяохун в Шэньчжэне занималась всяким эдаким, вот у нее сиськи и выросли…»

Сама же Цянь Сяохун была не в курсе сплетен. Она давно уже решила, что не вернется в родную деревню, и даже гордилась этим.

В то утро, когда хоронили отца, Цянь Сяохун явственно ощутила всю тяжесть груди, грудь тянула ее вниз, заставляя горбиться, словно бы девушка сейчас бухнется перед односельчанами на колени и признает свои ошибки. Груди колыхались, утомляя Цянь Сяохун. Она надела плотно облегавшую тело майку, забинтовала грудь так, что форма уже не угадывалась, и это выглядело так, будто спереди у нее толстый слой жира. Цянь Сяохун была подавлена, ее уверенность таяла на глазах, так что в итоге она выпустила-таки груди на волю, пусть лучше болтаются. Пока несли гроб с телом отца, Цянь Сяохун по местному обычаю постоянно вставала на колени, потом поднималась, снова падала, опять поднималась и устала так, что даже дыхание сбилось. Тело покрылось испариной, слезы смешивались с потом и капали на извилистую дорогу. Все это происходило под бой барабанов и монотонное невнятное пение. Процессия двигалась медленно и ритмично: те, кому положено плакать, – плакали, те, кому положено говорить, – говорили, а те, кому положено молчать, – молчали, сжав зубы, поскольку в любом случае под тяжестью гроба особо не поболтаешь. Среди тех, кто сжимал зубы и молчал, был и Цзинь Хайшу. Он нес левый передний угол гроба, на правом плече лежало полотенце, чтобы деревянные планки, из которых сколочен гроб, не повредили кожу, через левое плечо было перекинуто еще одно длинное полотенце, которым он без конца вытирал пот. Как и остальные, Цзинь Хайшу шел босиком, он двигался шаг за шагом, разворачивая ступни наружу, но, в отличие от других, его взгляд был прикован к Цянь Сяохун, а еще к ее вздымавшейся и опускавшейся груди.

Старшая сестра плакала очень сосредоточенно и профессионально, она била себя в грудь, смахивала сопли, вытирала слезы и мелодично причитала. Любой маэстро в мире позавидовал бы этой самоучке. Слова были одновременно высокопарными и печальными, а мотив одновременно мелодичным и монотонным. В ту минуту она была артисткой, исполнительницей народных песен и танцев. Из-за плача сестры Цянь Сяохун испытывала смешанные чувства: слушая ее завывания и неразборчивые жалобы на жизнь, хотелось смеяться. Она поддерживала сестру, успокаивала, как будто была посторонней на этих похоронах. Цянь Сяохун смотрела по сторонам, и неоднократно взгляд ее натыкался на сжатые зубы Цзинь Хайшу и его пропитанную потом одежду. Она вдруг удивительным образом ощутила родство с ним, какое конкретно родство, она и сама не понимала, но внутри вдруг поднялась волна тепла, да что уж там, если говорить прямо, то Цянь Сяохун захотелось, чтобы он прямо сейчас, молча и со сжатыми зубами, овладел ею, да так, чтобы капал пот и чтобы это длилось до самой смерти. В последнее время желания стали ощущаться острее, словно в теле вырабатывался новый гормон.

Деревенские мужики не сильны в эмоциях, зато у них чутье о-го-го. Как Цзинь Хайшу мог не понять, чего хочет Цянь Сяохун? А вот не понял. Зато отлично понял, чего хочет парочка ее огромных грудей, которые болтались под одеждой, словно бездельницы. Им ведь хочется, чтобы их привлекли к работе? Цзинь Хайшу легко считал эту информацию и спокойно откликнулся. Он сказал: