все что угодно: танки, БТР, вертолеты и даже самолеты.
Машина стала.
Майрбек вышел и начал быстро говорить в рацию. Ризван выбрался из салона.
— Что, брат?
Майрбек объяснил:
— Федералы начали движение. Колонна прошла Дышне-Ведено. Скоро будут здесь. Это похоже на зачистку. Но, как правило, мне удается узнать заранее о зачистках. Я успевал предупредить братьев, и они уходили. Даже успевали устроить засаду и поставить на дороге фугас. Там у тебя есть запись одной подобной операции — подорвали ментов. Сегодня все как-то очень неожиданно.
— Майрбек, нужно уходить обратно в горы к Шамилю? Переждем.
— Шамиль ушел, он не остается две ночи на одном месте. И я не знаю, где его искать. Нужно сделать по-другому. Машина останется в селе. Ты пройдешь с моим братом через лес, он знает место. Ты будешь там меня ждать. Когда увидишь мою машину, выйдешь. Я остановлюсь и открою капот, будто свечи проверяю. Ты сядешь. Мы поедем. Моджахеды в горах знают о движении, они отвлекут федералов. Так реальней всего будет проскочить. Моя машина надежное укрытие, но я не знаю, кто проводит зачистку. Может такое быть, что они ищут тебя?
— Меня? — Ризван задумался. — Не знаю… Лучше перестраховаться. Ведь у меня такой важный материал. Он не должен пропасть. Борьба! «Это повергнет всех в шок, — стал думать про себя Ризван. — О, мне нужно, чтобы мой сын выучился как европеец. Мне обязаны будут повысить содержание. Борьба, конечно, превыше всего “…дабы слово Божье было превыше всего”. Инша Аллах!»
Он бы заблудился один в горах. Горы не прощают измены, не прощают.
Ризван брел, стараясь попадать в следы своего проводника. Он сильно устал и тяжело дышал. В глазах темнело и стучало в висках. Он отвык от высокогорья — не хватало кислорода. Долгий волчий вой, протяжный, ужасающий своей силой, страстью, заставил Ризвана вздрогнуть. Он пошатнулся и стал валиться в снег… Горы в мгновение перевернулись — уперлись вершинами в землю, а предгорьями раскинулись по всему миру. И он подумал, что горы не могут перевернуться к земле вершинами, а значит, это он, свалившись в обрыв, раскинув руки, несется к вершинам. Или несется во всепожирающую адову пасть!.. Ризван закрыл глаза. Всевышний занес над ним свой перст, чтобы облагодетельствовать его или чтобы покарать. Ризван затаил дыхание и стал ждать конца…
Его тормошили и терли щеки снегом.
— Э, брат, брат, вставай. Идти надо. Ты слышишь, слышишь, брат!
Ризван очнулся. Он лежал на снегу, его приподнимал за плечи проводник, брат Майрбека. И еще рядом стояли двое мужчин с оружием.
— Это наши братья. Не бойся. Ты потерял сознание.
Ризван не мог сообразить, что же с ним произошло, но потом медленно стал понимать, что потерял сознание. Вероятно, они поднялись высоко по склону горы, и от перепада давления у него случился обморок. Он тронул себя по лицу, отнял пальцы и увидел на них кровь.
— Кровь. Из носа? — произнес Ризван. — Это знак, — снова проваливаясь в сон, произнес Ризван. — Последняя волчица. Так сказал старик. Вы слышали волков? Они выли…
— Брат, надо идти. Федералы уже в селе. Нам нужно успеть добраться до дороги. Мы не можем выйти на связь, федералы могут нас слышать. Наши братья уже делают движение, чтобы отвлечь от нас удар кафиров.
Ризвана подняли. Он шел вперед, его тошнило и темнело в глазах. Однако как же он привык к теплой цельной Европе. Он ослаб телом. Его душа… Что же с его душой? «Инша Аллах! Инша…» — шептал Ризван. Ризван понял, что страх мешает сосредоточиться — страх того, что его сын не сможет получить достойное образование, а его жена станет покупать продукты с истекающим сроком годности.
Двое моджахедов с автоматами замыкали их небольшой отряд.
Солнце горело.
Горы светились — яркие вспышки белого огня на вершинах гор слепили глаза людей.
Животные инстинкты — жажда крови, свежей пищи — гнали волков по следам лосиной семьи. Лосиха не могла бросить лосенка. Лосиха свернула от обрыва и пошла прямо в бурелом. Но лосенок, уставший от долгого изнурительного бега, припал на передние ноги и жалобно мычал. Отчаявшаяся мать звала его… И появилась стая, влекомая инстинктами. Была кровавая сцена. Одноухая не убила первым лосенка, но бросилась к его матери. И волки быстро убили ее. Большой Ву зарезал лосенка. Все было кончено. Волки насыщались свежим мясом, сколько было возможно. И некоторые волки пожирали до двадцати килограммов свежей кровоточащей лосятины. И только волчица не успокоилась. Инстинкты… Она должна была убить — и убить того, кого люди назвали бы ее сыном. Но она уже не испытывала материнских чувств к окрепшему самцу — тому самому — с серыми пятнами и белой манишкой на груди. Он становился сильным волком, и был теперь опасен. Власть Одноухой висела на волоске. Это был щенок, родившийся от того кавказца, которого они убили, заманив в ловушку. Волчица подпустила пса, чтобы он покрыл ее напоследок, а после убила. И если бы Серый, так звали жители Харачоя этого громадину с черными подпалинами и горбом, не был так голоден и смог бы вовремя перевести дух, когда пожирал куски разорванного им на части лосенка, то увидел бы, как Одноухая и Большой Ву подобрались к нему сзади с двух сторон. Волки кинулись на полукровку Серого. Стая, оскалив кровавые пасти, смотрела, как убивают Серого… Одноухая встала над его телом и протяжно завыла. И было ей неведомы терзания и муки, что испытывал человек в долине между рек Охолитлау и Харачой. Разум ее пребывал во мраке древних инстинктов — таких, что призывали ее убивать и терзать добычу. И убивать ближнего, дабы не смог ближний убить ее.
Белые горы, немые свидетели кровавой драмы, припали вершинами к земле и, перевернувшись гигантскими основами к небу, заслонили весь мир, небо и солнце.
Погода испортилась. Серым стало небо, скрылось в пелене солнце. Холод пришел с белых вершин.
Выли волки. Солдаты перестали обращать внимание на волчий войн, один только Спирин на склонах и гребнях все искал в снайперский прицел ту одноухую волчицу. Но так ни разу больше и не увидел ее.
Тимоха все курил, будто это согревало. Дуло в сторону Харачоя, поэтому Тимоха разрешил народу перекурить. Там как раз свои теперь наводят движение. Он смотрит через бугор, на котором примостили «Утес». Вся Харачойская долина перед ним.
— Идут, что ль?
Тимоха вздрогнул. Слоненок неслышно подобрался со спины.
— Чего орешь? — выругался Тимоха.
— Пойду Авдею помогу.
— На «Утесе» Ежика оставь.
— Угу, —