Вопрос об единой власти становился жизненным вопросом и для чехословаков, несмотря на склонность их руководящих политических кругов поддерживать по тактическим соображениям партийную демократию эсеров. В этом отношении они оказывали давление на несговорчивых политиков из Самары. В докладной записке, представленной в Уфимское Совещание, суммируя то, что не раз уже декламировалось в различных обращениях к русскому обществу, Отделение Чехосл. Над. Совета писало:
«Чехословацкое войско, выступая три месяца тому назад против большевицкого насилия, в первый момент должно было защищать свою свободу, но начиная со второго дня нашего наступления мы поставили себе задачу — не продолжать свой прерванный путь через Владивосток во Францию, а оказать содействие братскому русскому народу.
…Чехословацкое войско в надежде, что русское общество возьмётся за дело восстановления своей военной и государственной организации, решило принести посильную жертву во имя спасения братской России. К сожалению, дело восстановления не только политической, но и военной власти подвигается слишком медленно. Вместо того, что было бы более естественным, а именно, чтобы чехословацкая армия помогла русским войскам в деле освобождения их родины, до сих пор тяжесть военных действий неравной мерой падает на чехословацких солдат. Принцип создания Добровольческой армии ни в Сибири, ни на территории самарск. Ком. не дал удовлетворительных результатов. Частичная мобилизация была осуществлена только[431] на территории самарск. Ком. среди казаков и башкир, но результат этого призыва до сих пор мало только был использован на фронте…
Естественно, что при таких обстоятельствах чехословаки должны поставить себе вопрос… какие причины этого бессилия…
Вместо общегосударственного строительства мы являемся свидетелями какой-то таможенной войны между отдельными частями русского государства. Оттуда уже недалеко к незнанию или непризнанию единого русского государства.
При такой обстановке не может быть споров о том, что настоящее политическое положение властно требует немедленного создания центрального Всероссийского правительства, которое могло бы взять на себя задачи восстановления России»… [ «Хроника». Прил. 102].
Основной вопрос ставился ясно и определённо.
* * *
В августе на территории Комуча и Сибири появились представители тех политических организаций, которые объединились в Москве вокруг двух центров — «Союза Возрождения» и «Национального Центра». Они выработали свою платформу и единую тактику борьбы, в основе которой лежало создание единой центральной всероссийской власти. Я не буду касаться деятельности этого «Союза» и отошлю читателя к своей книге «Н. В. Чайковский в годы гражданской войны» [гл. III. «Союз Возрождения России — план создания всероссийской власти»].
Случилось так, что деятели «Нац. Центра» попали на Юг, а на Восток прибыли представители «С.В.», т.е. представители левых течений договорившихся сторон. Они не афишировали московского соглашения, устанавливавшего и форму организации власти, и даже её персональный состав. Деятели «С.В.» должны были в своих партийных организациях проводить выработанную линию и тем самым содействовать соглашениям различных политических кругов. «Союз Возрождения» был как бы полуконспирацией в партийной среде. Такая тактика объяснялась, очевидно, нежеланием раздражать местных людей, как бы навязывая им столичные решения. Было ли это правильно для успеха той агитации, которую надлежало вести членам «Союза Возр.»? С одной стороны, как «будто бы да: Кроль рассказывает, например, как раздражало партийных деятелей, типа Климушкина, упоминание о Москве: «Важно… не то, как смотрит Москва, ибо Правительство здесь, а не в Москве» [с. 60]. Но на весы надо положить и другое. Тактика умолчания сделала в конце концов позицию «С.В.» несколько спутанной и неясной не только для рядовой массы, но отчасти даже и в «сознании официальных представителей «Союза». Они действовали противоречиво, вразброд. Эта тактика помешала развитию «Союза» к тому моменту, когда ему надлежало уже выступить в роли организованной объединённой силы[432]. Во всей печати того времени, которую мне удалось просмотреть, я встретил едва ли не единственную заметку в газете «Сибирь» [№ 46], где, «по слухам», излагался план «представителей к.-д. и правых с,-р.», наметивших персональный состав будущей всероссийской власти[433]. Ни опровержений, ни пояснений на эту заметку не последовало. Думаю, что успех агитации лишь колебался тактикой умолчания. Довольно значителен и показателен был, например, тот факт, что члены «С.В.» не вошли в состав Комитета У.С. (как-то: А.А. Аргунов). Печать этого не отмечала. Впоследствии в газетах писалось, что кандидатура Н.Д. Авксентьева в Москве оказалась неприемлемой для «Нац. Ц.» и что Авксентьев будто бы обещал свою кандидатуру снять. Это не опровергалось и не разъяснялось.
* * *
Я заглянул немного вперёд при характеристике тех общественных сил, которые оказывали давление на несговорчивых представителей существовавших правительств. Официальная обстановка — обстановка недоверия и выжидания содействовала тому, что Челябинское Совещание назначенное на 1 августа, состоялось только в конце месяца. Отвечая Лебедеву, который убеждал Комуч «с этой дрянью», т.е. с Сибирским правительством, не вести «никаких переговоров» [VIII, с. 129], Вольский писал в известном нам письме из Самары 16 августа: «По вопросу о Совещании я также думаю, что не мешает его отложить но, видимо, оно всё же состоится числа 21-го. Жизнь действительно не ждала. По характеристике Утгофа, в августе было лишь два исхода: «или погибнуть в неравной борьбе двух губерний со всей Советской Россией или, создав Всер. пр., обеспечить себя из ресурсов Сибири и союзников» [с. 15]. И Самара вынуждена была, по словам Буревого[434], принять участие в Уфимском Совещании. Комуч рассчитывал, что к нему будут присоединяться освобождающиеся из-под большевицкой власти области. Это не осуществилось. Даже те области, которые были связаны с Комучем, постепенно эмансипировались от него; например, Оренбургский атаман Дутов, лавировавший на первых порах между Комучем и Сибирью, объявил свою территорию 12 августа «особой областью»:
«Войсковое правительство Оренбургского казачьего войска, — гласила декларация, — согласно постановлению всех казачьих кругов о конституции Государства Российского в виде федеративной республики, полагает своевременным и необходимым объявить территорию войска Оренбургского особой областью Государства Российского и впредь именовать её «Область войска Оренбургского»» [«Хроника». Прил. 98].
«Предварительное Государственное Совещание» в Челябинске под председательством Н.Д. Авксентьева происходило три дня (23–25 августа). Мы не имеем подробного отчёта Совещания; в сущности, это Совещание само по себе мало интересно. Довольно бесплодны были споры о праве тех или иных областных правительств участвовать на Совещании в Уфе (Самара возражала против Урала и отстаивала право национальных правительств; Сибирь держалась противоположной позиции), так как заранее было решено, что все вопросы будут решаться по соглашению. Но обстановка была напряжённая и в этом отношении показательная. Споры о мандатах «инородческих» правительств, по выражению Майского, приняли «вулканический характер». Против говорили В.Н. Пепеляев и Иванов-Ринов. Здесь Майский фиксирует такую сцену:
«…Уже послышались личные выпады, уже прозвучали крепкие слова. Председатель, желая ввести дебаты в парламентское русло, поднялся со своего места и, обращаясь к особенно волновавшемуся Пепеляеву, примирительно начал:
— Товарищ Пепеляев, ради Бога успокойтесь!
Пепеляев вскочил как ужаленный и во всё горло заорал:
— Я вам не товарищ, прошу не забываться!
Выпад Пепеляева подействовал на меня как удар хлыста. Я вскипел и, бросившись к кадетскому представителю, угрожающе закричал:
— Да, вы нам не товарищ! Прочь отсюда!..»