В этом невзрачном здании, расположенном по адресу: улица Каланчевская, дом 43, в середине 20-х годов прошлого столетия жили сотрудники железнодорожного ведомства, в ту пору называвшегося Народным комиссариатом путей сообщения. Видимо, такому размещению способствовала близость трех московских вокзалов, вокруг которых теснились вспомогательные мастерские и конторы.
Затем дом был передан судебному ведомству и начал служить интересам юстиции, при этом в его истории стали встречаться весьма печальные страницы. Вездесущие журналисты, подняв архивные документы, выяснили, что находившийся здесь суд относился к категории тех учреждений, которые в период репрессий 30-х годов имели в штате собственных палачей, и соответственно – места, служившие для расстрелов осужденных к смертной казни. В ведомственной переписке с грифом «совершенно секретно», датированной 16 декабря 1934 года, по этому поводу значилось: «Верховный Суд Союза ССР открыл специальное помещение для приведения в исполнение приговоров с высшей мерой уголовного наказания. Указанное выше помещение расположено на территории Горсуда, Коланчевская (так в документе. – К. Р.) ул„д. № 43» («Новая газета», 16 сентября 2011 г.).
Сейчас в это, вероятно, трудно поверить, но по указанному адресу в весьма скромном по размерам строении долгие годы размещался Московский городской суд, в настоящее время занимающий гигантский по размаху и роскоши комплекс на Богородском Валу, по-иному именуемый Дворцом правосудия. А в свое время, после смены столичным судом места нахождения и переезда в куда как более просторные апартаменты, дом на Каланчевской был отдан Сокольническому суду, затем переименованному в Мещанский.
Впрочем, в момент поступления туда уголовных дел Михаила Ходорковского и Платона Лебедева еще трудно было предугадать, насколько печально закончится данный этап судебной эпопеи. Вспоминаю, что координатор защиты адвокат Генрих Падва, узнав, куда попало уголовное дело Ходорковского, сказал, что это хороший признак, поскольку за последнее (на тот момент) время у него были неплохие результаты в Мещанском суде: громкое дело бизнесмена Анатолия Быкова, обвинявшегося в организации убийства, завершилось условным наказанием; один из основных акционеров ЮКОСа Василий Шахновский по обвинению в уклонении от уплаты налогов отделался выплатой в бюджет 53 млн рублей, в связи с чем был освобожден от наказания по одному обвинению, а по другому – в подделке документов – и вовсе оправдан.
Хотя вопрос о том, почему мы попали именно в Мещанский суд, остается до сего дня открытым. По закону территориальная подсудность уголовного дела определяется местом совершения инкриминированного преступления. Если преступлений несколько – то самого тяжкого из них. Но в рассматриваемом случае вмененное в вину хищение акций «Апатита», по замыслу следствия, имело место в Мурманской области, хищение бюджетных средств – в Читинской области, уклонение от уплаты налогов с организаций – в Свердловской. Никак не привязывались к сфере полномочий Мещанского суда ни «юкосовско-менатеповские» адреса, ни иные московские координаты, как, например, корпуса института «НИУИФ» на Ленинском проспекте.
Ответа на данный вопрос сторона защиты от Мещанского суда так и не получила, как и не последовало его в дальнейшем. К примеру, судебная коллегия по уголовным делам Мосгорсуда в кассационном определении, вынесенном после приговора, написала (стилистика сохранена): «Часть деяний, которые были предъявлены в вину Ходорковскому и Лебедеву, совершены на территории, находящейся под юрисдикцией Мещанского районного суда г. Москвы и поэтому направление дела прокуратурой в указанный суд правомерно, а доводы адвокатов в этой части голословны и неубедительны». Правда, что это за таинственная «часть» и каких именно деяний, так и осталось загадкой.
Скорее всего, те, кто принимал решения по «делу ЮКОСа», пошли по проторенной дорожке: поручили разбирательство судье, уже успешно апробированной процессом Василия Шахновского. Но если в этом случае и его место регистрации, и адрес налоговой инспекции, где Шахновский стоял на учете как налогоплательщик, действительно входили в юрисдикцию Мещанского суда, то по делу Ходорковского и Лебедева ничего подобного не наблюдалось.
Итак, в здании суда для нашего процесса было отведено одно из самых больших имеющихся там судебных помещений, хотя на самом деле это был стандартный зал, зачастую не вмещавший всех желающих поприсутствовать на очередном заседании. Он находился на первом этаже справа от входа. Заходящему с улицы человеку предстояло одолеть несколько входных дверей, предъявить документы дежурному судебному приставу, а потом уже объяснить цель своего визита одному из двух постоянно находившихся непосредственно у нашего зала мужчин в гражданской одежде, которые излишне любопытным сообщали, что они тоже приставы. Одна из задач «приставов» заключалась в сортировке запускаемых в зал на адвокатов, родственников, представителей прессы и просто посетителей. Следует отметить, что с такой задачей они успешно справлялись, довольно быстро запомнив, кто к какой категории относится, продемонстрировав прекрасную зрительную память, которой обычно отличаются служащие отелей или сотрудники некоторых специальных государственных ведомств.
Дополнительный колорит участку территории у входа в зал создавали вооруженные охранники, приезжавшие вместе с доставляемыми из СИЗО Ходорковским и Лебедевым и располагавшиеся после начала процесса на скамеечках у окна. Их численность, разнообразность вооружения и угрожающий внешний вид должны были, по-видимому, свидетельствовать, что любая возможная атака силами спецназа «Моссада» или ЦРУ с целью отбить наших подзащитных заранее обречена на провал. Одна из обязанностей, которую успешно исполняло это воинство в камуфляжной форме, состояла в том, чтобы во время судебного слушания не допускать кого бы то ни было для входа в зал. Впрочем, и внутри во время процесса присутствовали люди с оружием и регулярно пытались устанавливать там свои порядки.
Особенно тягостное впечатление вооруженная до зубов охрана в совокупности с металлической клеткой для арестованных оказывала на иностранных посетителей. Им трудно было понять, почему людей, до приговора суда считающихся невиновными, нужно размещать в условиях, похожих на содержание диких животных. Да и шкафообразные спецназовцы явно казались приглашенными для оказания своим внешним угрожающим видом психологического давления на свидетелей, которым может прийти в голову крамольная мысль дать показания не в пользу прокуратуры.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});