развернуться прочь, когда понял, что фигуры там две – два человека стояли на крыше, сливаясь в единый силуэт.
– Сюда беги, сюда! – крикнули ему, и он из кончавшихся сил припустил к спасительной повозке.
Её облепили одержимые, они карабкались с козел на крышу, стояли на ступеньке, хватаясь руками за выступы, а Рофомм с женой отбивались от них ногами. Эдта где-то раздобыла кнутик и стегала им по краям крыши.
Дитр на секунду замешкался, не зная, что ему делать дальше, но вдруг понял, что кнут у неё не просто так. Он схватил за ногу одержимого, стоящего на козлах, и бросил его на землю, отбил кулаком другого. Эдта без лишних просьб спрыгнула с крыши и схватила вожжи. Дитр не переставал отбиваться от нападающих, где-то сверху грохнулся на одно колено Рофомм, потерявший равновесие. Экипаж с трудом набирал скорость, выезжая на радиус, одержимые вцепились в экипаж, не желая падать на булыжник. Дитр, держась рукой за край, сшибал кулаком всех, кого мог.
– Разверни экипаж! – крикнул он Эдте.
– Держаться, – скомандовала она и резко потянула на себя вожжу.
Повозку шатнуло, и двое одержимых слетели на булыжник. С крыши донеслась отчаянная ругань Ребуса, который чудом успел уцепиться за выступ и не упасть. Кто-то уже схватил его за ногу и тянул вниз, тот из последних сил сопротивлялся.
– Веди прямо, я его сейчас сниму, – сказал он, и женщина кивнула.
Избегая бешено вращающегося колеса, Дитр прыгнул на ступеньку и пошёл, держась за раму кабины. Одержимый не держался ни за что, кроме ноги жертвы, которую он тщился стащить с крыши. Вдруг маленький, предназначенный для больших скоростей экипаж наскочил на что-то, и Дитр едва не упал, но успел схватиться за раму.
Колесо прошлось по ноге, обожгло кожу. Проглотив боль, Дитр распрямился и ударил кулаком по ручке двери, толкая её вперёд. Та распахнулась и ударила одержимого по лицу. От неожиданности демоническое сознание заставило его разжать руки, и он слетел на землю. Нога доктора пропала из виду, а испуганные лошади, потеряв груз, побежали быстрее, чем следовало бы, Эдта их не останавливала. Кто-то зацепился за ручку двери с другой стороны, и та скрипела в петлях, таща за собой тело.
– Стреляй по нему! – крикнул с крыши шеф-душевник.
Дитр запрыгнул на крышу, чтобы оттуда было легче прицелиться. Экипаж трясся, и выстрелить так, чтобы никого не прикончить или не изувечить, было тяжело. Дитр целился в основание ручки, за которую схватился одержимый. Первый выстрел ушёл в пустоту, и лишь со второй попытки ручка треснула под пулей, и тело державшего её грохнулось на булыжник. Рофомм тут же, с удивительной для больного человека грацией запрыгнул с крыши в открытый экипаж, Дитр сиганул следом за ним. Карабкаясь по ступеньке, он вернул Эдте кнут, а затем забрался обратно, где Ребус уже стащил с себя кафтан и шипел, потирая избитую бандитами и одержимыми грудь. – Она беременна, – Дитр кивнул себе за спину.
– Чего? Быть того не может, зачем ей…
– Ты её давно без одежды не видел. Она уже вовсю беременная, говорит, что это сын. Твой?
– Оскорбительный вопрос, – Ребус скривился. – Конечно, мой. Всё, что рождается в семье, принадлежит мужу. Если ты имеешь в виду, я ли отец, то, скорее всего, нет. Наверное, Иар Кациль, шеф-счетовод одной конторы роста. Приятный мужик, ноги крепкие, выразительный нос, это часто у ирмитов. Попросила бы меня, дура, я бы договорился об аборте, – он полез за папиросами. – А если вздумала рожать, то вдвойне дура со мной разводиться – как с её жалованием можно кого-то вырастить? – он запыхтел дымом. – Чернявый первенец в серебряной линии, вот проблудь, Барлуса меня убьёт!
Дитр расслабился было, решив, что Ребус угомонился, но тому вдруг надоело курить, он выбросил папиросу в окошко и опасно прищурился.
– Кто я, Парцес?
– Я же сказал, давай доедем…
– А кто ты? Кто ты такой?! – он схватил Дитра за грудки и вжал в стенку экипажа. – Рушишь город, лезешь в мою семью, лезешь в мою жизнь! Это из-за тебя, точно знаю, – Ребус встряхнул его, Дитр не сопротивлялся, хотя даже стукнулся затылком. – Из-за тебя я схожу с ума хлеще, чем обычно! А ещё ты вздумал без моего разрешения…
Дитр положил ему руки на плечи и мягко опустил обратно. Ребуса, похоже, знобило – тени страшно не нравился Дитр Парцес, а ещё меньше нравилась их дружба.
Экипаж замедлил ход и остановился у самого крыльца. Эдта, растрёпанная, в порванной юбке, соскочила с козёл и молча пошла в дом.
– Бесполезная куча шерсти, кастрировать бы тебя, – ругнулась она на Паука, и котёнок, не понимая, что он сделал не так, виновато прижался к полу.
В доме была только одна ванная комната, что в годы студенческих попоек, конечно, было неудобно, но вполне годилось для семейной жизни. Пока Рофомм мылся в душе, страшно жалея, что нельзя взять с собой спичечный коробок (в душе отлично думалось), Эдта включила воду и полезла в ванну. Он вышел из душевой и окинул её взглядом – она и впрямь была в положении.
– Вздумаешь меня топить… – она взяла со столика у ванны трофейный пистолет.
– Нет, – тихо ответил он, обтираясь полотенцем. Ему было стыдно, что любимая женщина видит его таким запущенным, исхудавшим и одрябшим. Но она смотрела на него хоть и напряжённо, но без отвращения. – Не пялься.
Эдта фыркнула и отложила пистолет.
Парцес невозмутимо стучал на крыше, занимаясь слетевшей сточной трубой. Он перелез через изгородь и, сгруппировавшись, сидел на самом краю, ловко орудуя инструментами. Почти беззвучно, как умеют лишь чешуйчатые и гибкие твари, Рофомм вылез на крышу в пяти шагах от Парцеса. Туман был нынче до того невыносим, что с крыши не было видно даже соседнего здания. Туман хорошо ложился на седой затылок Дитра, и какой-нибудь Джер мог бы сказать, что это из его головы выходит дымка. Воспоминание о друге где-то глубоко дёрнулось, но всемирной ностальгией не стало, потому что другие мысли занимали ум Рофомма Ребуса.
У цилиндра манекена Парцес оставил некоторые инструменты, вот этот молоток должен подойти. Пальцы крепко сжимают рукоятку, но крыша куда вернее. Внизу внутренний дворик, там газон, но дом довольно высокий – десять шагов, самое то, чтобы убить даже крепкого и мускулистого Парцеса. А если он не помрёт сразу, то тут-то и пригодится молоток, нужно будет быстро спуститься и добить.
«Я не могу убить его всемирным способом, у меня контракт, – говорил он себе, и его внутренний голос теперь стал мягким, низким и певучим, как у наперсника. – Я не могу даже овладеть его волей и заставить сброситься с крыши, это же Парцес, он сложноуничтожим. Я не смогу остановить его сердце,