Надю тоже, она хорошая.
В обморок она всё-таки почти упала, когда длинная игла вошла в вену Сергея, и по прозрачной трубочке от одного большого человека к другому, значительно меньше, протянулась толстая красная нить.
— А он не умрёт? — теребила она Черницкую, которая не спала всю ночь и была готова убить кого угодно. — А почему так долго? А можно я сама попробую уколоть?
— Я её задушу, — докторша проверила, надёжно ли закреплены катетеры, поставила будильник и ушла к себе.
Только она это сделала, Лиза тут же успокоилась, села в углу и тихо наблюдала, как к Наде возвращается привычный цвет лица. Медсестра периодически проверяла пульс и давление, меряла температуру, на девочку внимания не обращала. Но стоило появиться Черницкой, Лизу словно с места сорвало.
— А они должны будут пожениться? — требовательно спросила она, подходя то к одной кровати, то к другой, — или они теперь кровные братик и сестричка?
— Пусть делают что хотят, — докторша вытащила иглу из вены Сергея, потом то же проделала с Надей. — Медицины это не касается.
Юткевич ждал выписки в утро понедельника, чтобы, по его словам, провести первый рабочий день недели дома, а не в угро. Если бы не Сомов, больница была отличным местом для отдыха, тут и кормили, и процедуры разные проводили, а в его возрасте за здоровьем приходилось следить. Только в последнюю ночь из привычной палаты пришлось съехать, но новая оказалась куда лучше, на одну кровать, а размером такая же.
После обеда агент угро задремал, и проснулся уже под вечер, когда к нему неожиданно подселили ещё одного больного.
— Принимайте пополнение.
Медсестра ввезла каталку, на которой лежал огромный молодой человек. К руке его тянулась от капельницы прозрачная трубка.
— Что с товарищем?
— Кровь переливали, и не уследили, — медсестра вздохнула, — больше литра отдал. Наденьку Матюшину знаете, вы же её спасли, считай, от бандита? Так этот гражданин оказался с редкой группой, которая ей подошла. Ему снотворное вкололи, будет спать, как младенец, вас не побеспокоит. Если что, зовите, а я вам через час ужин привезу.
Юткевич улыбнулся как можно приятнее, и раскрыл роман Владимира Обручева «Плутония», написанный им ещё до революции, но изданный только в 1924 году. Дядя писателя, генерал Обручев, был прообразом Рахметова в романе популярного у большевиков Чернышевского, да сам Владимир Афанасьевич тем ещё вольнодумцем считался, что, по мнению Юткевича, сказалось на литературном качестве романа. Тем не менее, история экспедиции в подземный мир его увлекла настолько, что даже ужин он съел мимоходом, в туалет выходил с книгой, и оторвался за полночь.
Подселенный молодой человек дышал ровно, вот только не спал, а пристально смотрел на Казимира. Вечером Юткевич не приглядывался, а сейчас узнал — это был Травин, работник почты, который задержал Сомова, его фотографию показывали в адмотделе.
— С вами всё в порядке?
Травин вытащил из вены иглу, сел на каталке.
— Пожрать бы, — сказал он. — После этого дела всегда жрать хочется, а они воду закачивают, живодёры
— После какого дела? — Юткевичу было всё равно, но раз уж начал разговор, приходилось его поддерживать.
— Как кровь из меня выкачают. Должна же тут где-то еда быть.
Сергей соскочил с каталки, и открыл тумбочку. Та была пуста, и он полез в другую, где лежали вещи Юткевича.
— Позвольте, — тот попытался Травина отпихнуть, но эффект был такой же, как в стену дома упереться. — Это мои вещи, товарищ, что вы безобразничаете.
— Такой у меня характер вредный, — Сергей, не обращая внимания на потуги соседа, порылся в тумбочке, достал пакет, перетянутый бечёвкой, подбросил на ладони. — Шоколад внутри?
Юткевич побледнел. Этот пакет ему принёс посыльный днём раньше, и заглядывать в него посторонним не следовало.
— Положите на место, — потребовал он твёрдо. — Если вам нужна еда, зовите медсестру.
— Нельзя от товарища прятать хавчик, — Травин рванул бечёвку, в пакете лежала пачка сеятелей, а под ней — книжечка в тёмно-синей обложке, и три фотографии. — Ты смотри, богатый у меня сосед, это ж три тыщи, на них пирогов можно...
— А ну положь на место, — в лицо Сергею смотрело дуло револьвера.
— Ты ведь Сомова застрелил? — Травин отложил свёрток в сторону. — Шесть пуль, две в голову, четыре в стену и потолок, и это с метра. Только, товарищ агент, оружие перезаряжать надо, а то я сейчас через барабан портрет твой видеть могу.
Юткевич мог поклясться, что вставлял пули в обойму, но и правда, вместо них только дырки были. Агент швырнул в соседа пистолет, с неожиданной для его возраста проворностью скатился с кровати, и бросился к двери, но Травин его перехватил, ударил в живот, бросил обратно на матрас. У Юткевича потемнело в глазах, дыхание сбилось, пока он жадно ловил ртом крохи воздуха и пытался разогнуться, Сергей привязал его простынями к кровати, заткнул рот своим же бинтом, сел рядом, раскрыл эстонский паспорт.
— Иван Шафрин, город Выру, рожа на фото — вылитый ты. И фотографии хорошие, смотри, виселица тут, на ней какой-то поц в кожаном клифте колышется, а рядом ты стоишь, вот же, смотри, рядом с чухонским командиром, — Травин ткнул Юткевичу фотографию прямо в нос. — А вот эту морду я где-то видел. На генерала Булахевича похож, который Псковом во время оккупации командовал, и тут ты возле него вертишься, отличная компания подобралась. Разве ж такие вещи при себе хранят, Казимир Фадеевич, мало кто увидит, плохое подумают. Глазами-то так не верти, выпадут. Знаешь, где ты прокололся, ну кроме как за Сомова решил в убийцу сыграть? Пацан, что тебе червонцы и бумажки эти передал, его Пашкой кличут, он Сомову племянником приходится, я его по случаю знаю. Медсестричка, которая тебя к нему вызвала, очень точно его описала, и часовой вас тоже приметил. Так что, господин Шафрин, ты мне сейчас всё как на исповеди расскажешь. Нет, лыбишься, думаешь, я тут шутки шучу? Небось, когда Прохорова резал, так же веселился?
Сергей ухватил Юткевича за левую ладонь и сломал кончик мизинца. Агент взвыл, такой адской боли он давно не испытывал. Но Травин не останавливался, сломал следующий палец, а потом и средний.
— Пальцев у тебя ещё семь, — сказал он. — Ты, как решишь, что готов говорить, кивни, но не тяни, а