Читать интересную книгу Демонолог - Эндрю Пайпер

– Но ты забыл предшествующие строки.

Не все погибло: сохранен запалНеукротимой воли, нарядуС безмерной ненавистью, жаждой мстить.

– Как я тебе уже говорил, – теперь в голосе моего отца уже не слышно того пустого юмора, который в нем только что звучал, – Джон был вынужден маскировать свои истинные симпатии.

– Да нет здесь никакой маскировки. Здесь только месть. Ненависть. Вот единственные мотивы, что тобой движут. Прощай, Добро! Отныне, Зло, моим ты благом станешь!

– Игра слов!

– Так это именно то, чем ты занимаешься! Выворачиваешь смысл слов наизнанку. Ты не в силах заставить их выступать за то, что чувствуешь, потому что ты не чувствуешь ничего. Добро меняешь на зло, зло – на добро. Но тебе не понять различия между ними, это тебе не по силам.

– Дэвид…

– Велиал. Никчемный. Не имеющий никакой ценности. Самая большая ложь, которую ты изрек, это то, что ты – создание, симпатизирующее человечеству. Именно поэтому для тебя так важен тот, кто обнародует документ, не менее важен, чем сам документ.

Отец придвигается еще ближе. Его мощь и огромный рост так же доминируют надо мной, как тогда, когда я был ребенком. И тем не менее я не могу остановиться и произношу все, что хочу ему сказать. Высказать ему те заключения, к которым я прихожу прямо сейчас, когда эти слова слетают с моих губ.

– Все это время я считал, что меня выбрали из-за моей узкой специализации. Но это оказалось просто ширмой. Очковтирательством. Ты выбрал меня, потому что моя история – это история мужчины, который любит своего ребенка. А твоя – это история ни о чем. В ней нет никаких детей. Никакой любви. Никаких друзей. Во всем, что действительно имеет значение, ты попросту не существуешь.

– Будь осторожен! Не перегибай палку!

– Почему это? Ты не можешь вернуть мне Тэсс. Это с самого начала было ложью. Я выяснил твое имя, принес документ сюда, успел до новолуния. И ничто из всего этого не играет никакой роли.

– Дэвид…

– У тебя есть власть разрушать, но не создавать, не соединять. Неважно, где она сейчас, ты не в силах привести ее назад.

– Откуда у тебя такая уверенность?

– Оттуда, что я здесь совсем по другим причинам, чем из стремления оказать тебе помощь.

– Неужели? – говорит мой враг, внезапно снова обретая уверенность в себе, зная, что при таком обороте дела он выигрывает. – Ну тогда скажи мне по каким.

Ответа на этот вопрос у меня нет. Мне остается лишь оглядываться по сторонам, смотреть на бурлящую в огромном зале толпу. Слышать, словно в первый раз, не какофонию царящих здесь звуков, а хор человеческих голосов. Кто из них будет по мне скучать, если змий победит? Что будет означать конец без Тэсс? Без нее я тоже не буду иметь никакой ценности.

И все же, пусть я сейчас одинок, все те, кто проходит мимо меня, отнюдь не одиноки. Вот молодая мать одной рукой толкает перед собой прогулочную коляску, а другой держит за руку едва научившегося ходить карапуза, распевающего алфавит. Вот пожилая пара – они целуются, прощаясь, и пальцы мужчины гладят морщины на щеке жены. Две женщины в паранджах проходят мимо двух хасидов, и течение толпы на секунду соединяет обе эти пары, словно это тайная встреча всех-в-черном набожных людей этого города. Мужчина цокает мимо на высоких каблуках и в красном платье-коктейль, его парик а-ля Мэрилин Монро явно нуждается в помощи расчески…

Незнакомые люди идут по своим делам, своими путями, пересекая зал терминала. Но видеть их только под таким углом зрения – значит принять точку зрения демона. Забыть про их имена, про их собственные причины проявлять самопожертвование.

– Это не твое, – говорю я, крепко сжимая ручку портфеля обеими руками.

– Твоя дочь…

– Я не намерен…

– Твоей дочери БОЛЬНО!

Бьющий в уши выкрик. Его эхо разламывает каменные стены этого огромного зала. Но никто вокруг нас, кажется, его не слышит. Точно так же, как никто не слышит и последующих криков.

– Твоя дочь ГОРИТ, Дэвид!

Я делаю шаг к нему, подхожу еще ближе к лицу моего мертвого отца. Смотрю прямо на сущность внутри него, смотрю сквозь его глаза:

– Если Тэсс в аду, скажи ей, что я тоже скоро там буду.

Он собирается ответить с напором непредсказуемой силы. Он как сжатая пружина, готовая к насилию. Плечи приподняты, пальцы выставлены вперед, как когти. Но что-то иное – вовсе не мой демонстративный вызов и полное пренебрежение – останавливает это существо. Его голова поворачивается назад, словно он услышал чей-то предостерегающий крик.

Я делаю шаг назад, и отец смотрит, как я ухожу от него. Выражение ненависти на его лице такое же ясное и чистое, как у оголодавшего хищника, пожирающего собственное потомство.

Я поворачиваюсь к нему спиной, и визжащий вопль Велиала преследует меня. Вопль, похожий на металлический скрежет. Неслышный для всех, кроме меня. Но я ухожу.

Если я оглянусь и посмотрю на него, я пропал. Не потому, что он меня выследит и поймает, а потому, что тогда я пойду к нему сам. Я чувствую это как огромный груз, более огромный, чем вес портфеля, который цепляется сзади за мои ноги и содержимое которого внезапно стало тяжелым, как гранитная плита.

Поэтому я иду. Ухожу. Повернулся спиной к своему отцу и ощущаю, как меня охватывает удушающая печаль, которая отчасти принадлежит ему, а отчасти – той сущности, что сидит у него внутри.

Я уже прохожу половину пути к эскалаторам, когда вижу полицейских. Две пары в мундирах выходят из тоннеля, что ведет вверх от бара «Устрица». А затем, секунду спустя, с лестницы в противоположном конце зала спускаются трое мужчин в обычных костюмах, которые тихо разговаривают друг с другом, разрабатывая план дислокации. Они пришли сюда за мной.

Ни один из них, кажется, меня еще не заметил. И это означает, что мне нужно двигаться. Уходить.

Но я остаюсь стоять там, где остановился. Словно примерзший к месту под воздействием ужасного, мучительного вопля Велиала. Внешне это звук хаоса. Но в глубине, под его поверхностью, это всепонимающий голос, звучащий у меня в голове.

«Иди ко мне, Дэвид».

Звучит он более отечески, нежели когда-либо звучал голос моего отца. Только более фальшиво, с фальшивой любовью.

«Иди ко мне, Дэвид».

Выбора больше нет, отказаться я уже не могу. Я поворачиваюсь и иду обратно к отцу, который по-прежнему стоит под золотыми часами, но тут вижу женщину, которая выглядит очень знакомо, как человек, которого я хорошо знаю. То есть хорошо знал.

Я вижу ее только со спины. Мельком. Но в следующую секунду этого уже достаточно, чтоб понять, что это О’Брайен. Не та женщина, хрупкая и сгорбленная, какой Элейн была в конце, а высокая, стройная и спортивная молодая преподавательница из Коннектикута, которая никогда не теряет своих привычек и всегда остается башковитой, насмешливой отличницей, высокой и спортивной молодой женщиной из Коннектикута.

Она не смотрит в мою сторону. Она просто идет к билетным кассам, спиной ко мне. Прокладывает себе путь сквозь поток приезжающих, сплошь одетых в серые пальто, идет напрямую, не замедляя шага.

Я иду следом за ней, отчего визг Велиала превращается в громоподобный вой.

Женщина, которая так похожа на О’Брайен, покупает билет, а потом ныряет обратно в толпу, направляясь к выходу на перрон. Это вынуждает меня изменить курс, чтобы следовать за ней, идти кратчайшим путем, пересекая поле зрения полицейских в форме, которые сейчас подпрыгивают, чтобы видеть поверх голов, колыхающихся перед ними подобно волнующемуся озеру. Я не предпринимаю никаких усилий, чтобы спрятаться от них, решив, что пригибаться и убегать – это гораздо больший риск привлечь к себе внимание, чем если просто идти поспешным шагом с видом человека, опаздывающего на свидание. И при этом не выпускать из виду ту темноволосую женщину.

Когда я подхожу ближе к ней, завывания Велиала внезапно поднимаются на несколько октав выше, прежде чем разбиться на два потока звуков, причем один из них опускается до низкого регистра, ниже, чем грохот грома, до вызывающего тошноту баса на грани инфразвука. Он настолько громкий, что возникает чувство, будто бы демон сейчас сбросит нарисованные на потолке звезды нам на головы. Он побуждает невольно посмотреть вверх.

А когда я опускаю взгляд обратно на толпу, О’Брайен уже исчезла.

По крайней мере там, где она была секунду назад, ее уже нет. Однако я почти тут же снова замечаю ее футах в тридцати слева от того места, где она только что была. И как это она сумела преодолеть такое расстояние за пару мгновений? У меня нет времени раздумывать, что возможно, а что нет. Я уже снова иду следом за женщиной, расталкивая людей и бормоча «пардон», в то время как она каким-то образом прорезается сквозь такую же толпу, не касаясь никого.

Когда я догоняю ее, до меня слишком поздно доходит, что не следовало касаться рукой ее плеча.